Моцарт и сальери зависть аргументы. Проблематика трагедии а.С. Пушкина «Моцарт и Сальери», «Каменный гость». Урок внеклассного чтения

Сочинение

«Маленькие трагедии» посвящены изображению души человека, захваченной всепоглощающей и разрушительной страстью скупостью («Скупой рыцарь»), завистью («Моцарт и Сальери»), чувственностью («Каменный гость»). Герои Пушкина Барон, Сальери, Дон Жуан незаурядные, мыслящие, сильные натуры. Именно потому внутренний конфликт каждого из них окрашен ПОДЛИННЫМ трагизмом.

Страсть, сжигающая душу Сальери («Моцарт и Сальери»), зависть. Сальери «глубоко, мучительно» завидует своему гениальному, но беспечному и смешливому другу Моцарту. Завистник с отвращением и душевной болью открывает в себе это чувство, прежде ему несвойственное:

Кто скажет, чтоб Сальери гордый был

Когда-нибудь завистником презренным,

Змеей, людьми растоптанною, вживе

Песок и пыль грызущею бессильно?

Природа этой зависти не вполне понятна самому герою. Ведь это не зависть бездарности к таланту, неудачника к баловню судьбы. «Сальери великий композитор, преданный искусству, увенчанный славой. Его отношение к творчеству самоотреченное служение. Однако в преклонении Сальери перед музыкой есть что-то страшное, пугающее. В его воспоминаниях о юношеской поре, о годах ученичества мерцают почему-то образы смерти:

Звуки умертвив,

Музыку я разъял, как труп. Поверил

Я алгеброй гармонию.

Эти образы возникают не случайно. Сальери утратил способность легко и радостно воспринимать жизнь, утратил саму любовь к жизни, поэтому служение искусству видится ему в мрачных, суровых красках. Творчество, считает Сальери, — удел избранных и право па него надо заслужить. Лишь подвиг самоотречения открывает доступ в круг посвященных творцов. Всякий, кто понимает служение искусству иначе, посягает на святыню. В беспечной веселости гениального Моцарта Сальери видит, прежде всего, глумление над тем, что священно. Моцарт, с точки зрения Сальери, «бог», который «недостоин сам себя».

Душу завистника сжигает и другая страсть гордыня. Он глубоко чувствует обиду и ощущает себя суровым и справедливым судьей, исполнителем высшей воли: «…я избрал, чтоб его остановить…». Великие творения Моцарта, рассуждает Сальери, в конечном счете, губительны для искусства. Они будят в «чадах праха» лишь «бескрылое желанье»; созданные без усилий, они отрицают необходимость подвижнического труда. Но искусство выше человека, и потому жизнь Моцарта должна быть принесена в жертву «не то мы все погибли».

Жизнь Моцарта (человека вообще) ставится в зависимость от «пользы», которую он приносит прогрессу искусства:

Что пользы, если Моцарт будет жив

И новой высоты еще достигнет?

Подымет ли он тем искусство?

Так самая благородная и гуманистическая идея искусства используется для обоснования убийства.

В Моцарте автор подчеркивает его человечность, жизнерадостность, открытость миру. Моцарт рад «нежданной шуткой угостить» своего друга и сам искренне хохочет, когда слепой скрипач «угощает» Сальери своим жалким «искусством». Из уст Моцарта естественно звучит упоминание об игре на полу с ребенком. Его реплики легки и непосредственны, даже когда Сальери (почти не шутя!) называет Моцарта «богом»: «Ба право? может быть… Но божество мое проголодалось».

Перед нами именно человеческий, а не жреческий образ. За столом в «Золотом Льве» сидит жизнелюбивый и ребячливый человек, а рядом с ним тот, кто говорит о себе: «…мало жизнь люблю». Гениальный композитор играет свой «Реквием» для друга, не подозревая, что друг станет его палачом. Дружеская пирушка становится пиром смерти.

Тень рокового пира мелькает уже в первом разговоре Моцарта с Сальери: «Я весел… Вдруг: виденье гробовое…». Предсказано появление вестника смерти. Но острота ситуации состоит в том, что друг и есть вестник смерти, «виденье гробовое». Слепое поклонение идее превратило Сальери в «черного человека», в Командора, в камень. Пушкинский Моцарт наделен даром интуиции, и потому его томит смутное предчувствие беды. Он упоминает о «черном человеке», заказавшем «Реквием», и неожиданно ощущает его присутствие за столом, а когда с уст Сальери срывается имя Бомарше, тотчас вспоминает о слухах, пятнавших имя французского поэта:

Ах, правда ли, Сальери,

Что Бомарше кого-то отравил?

В этот момент Моцарт и Сальери как бы меняются местами. В последние минуты своей жизни Моцарт на миг становится судьей своего убийцы, произнося снова, звучащие для Сальери приговором:

…гений и злодейство

Две вещи несовместные.

Фактическая победа достается Сальери (он жив, Моцарт отравлен). Но, убив Моцарта, Сальери не смог устранить источник своей нравственной пытки зависть. Глубинный се смысл открывается Сальери в момент прощания с Моцартом. Тот гений, ибо наделен даром внутренней гармонии, даром человечности, и потому ему доступен «пир жизни» беспечная радость бытия, способность ценить мгновение. Сальери этим дарам жестоко обделен, поэтому его искусство обречено па забвение.

Несмотря на то, что произведение "Моцарт и Сальери" (1830) создано в период Болдинской осени, замысел его возник у поэта значительно раньше. Собственно говоря, для Пушкина, который в искусстве (на первый взгляд) продолжал "линию" Моцарта, то есть писал внешне необыкновенно легко и как бы играючи создавал шедевры, тема зависти как чувства, способного уничтожить душу человека, была очень близкой, он постоянно сталкивался с завистью и недоброжелательством по отношению к себе и своему творчеству и не мог не задумываться об их природе.

Пушкинский Сальери, в отличие от реального исторического лица, вина которого в отравлении Моцарта вызывала серьёзные сомнения уже у современников, просто "обязан" отравить "гуляку праздного", который "недостоин сам себя" потому, что человеческое начало в нем стоит превыше искусства, которому он служит. Автор психологически точно рисует душевное состояние Сальери, размышляющего о том, что "я избран, чтоб его Остановить - не то мы все погибли, Мы все, жрецы, служители музыки...". Объясняя причины своего решения, Сальери, признавшись, что он завидует Моцарту, говорит: "О небо! Где ж правота, когда священный дар, Когда бессмертный гений - не в награду Любви горящей, самоотверженья, Трудов, усердия, молений послан - А озаряет голову безумца, Гуляки праздного?.." Здесь разъяснение фразы Сальери, с которой начинается трагедия: "Все говорят: нет правды на земле, Но правды нет - и выше". По мнению Сальери, только упорный труд может и должен быть вознагражден тем, что художник создает - как результат самоотверженного служения искусству - гениальное произведение, и появление Моцарта не только отрицает эту точку зрения, оно отрицает и жизнь самого Сальери, все, что было им создано в искусстве. Следовательно, Сальери как бы защищает себя, своё творчество от "безумца", которому удается с "легкостью необыкновенной" создавать то, что ему самому просто неподвластно... Решение это ещё больше укрепляется после того, как он прослушал " Reguiem " Моцарта: "Что пользы, если Моцарт будет жив И Новой высоты ещё достигнет? Подымет ли он тем искусство? Нет...". Решение принято, и Сальери готов его исполнить.

Во второй сцене трагедии "Моцарт и Сальери" Пушкина Сальери отравил вино, которое выпивает Моцарт. Казалось бы, миг, когда Моцарт выпивает яд, должен стать моментом торжества Сальери, но всё получается наоборот, и виновен в этом... Моцарт, который простодушно уверяет, что великий Бомарше, автор бессмертной "Женитьбы Фигаро", не мог, как о нем говорили, быть отравителем, приводя неопровержимый со своей точки зрения аргумент: "Он же гений, как ты да я. А гений и злодейство - Две вещи несовместные". И Моцарт пьёт отравленное Сальери вино... "За твоё Здоровье, друг, за искренний союз, Связующий Моцарта и Сальери, Двух сыновей гармонии". Отчаянная попытка Сальери изменить содеянное им бессмысленна, потому что Моцарт уже сделал свой выбор: "Постой, Постой, постой!.. Ты выпил!.. Без меня?" - восклицает Сальери...

После того, как Моцарт играет свой " Reguiem ", которым сопровождает его уход из жизни, он и в самом деле уходит, чтобы "заснуть", не зная, что это будет вечный сон...

Трагедия заканчивается словами Сальери, свершившего задуманное, но так и не нашедшего душевного покоя, потому что он не может избавиться от слов Моцарта: "Но ужель он прав, и я не гений? Гений и злодейство Две вещи несовместные". Как же тогда жить дальше?

В "Моцарте и Сальери" Пушкин рассматривает одну из общечеловеческих проблем - проблему зависти - в тесной связи с проблемой нравственного начала в художественном творчестве, проблемой ответственности художника перед своим талантом. Авторская позиция здесь однозначна: подлинное искусство не может быть безнравственным. "Гений и злодейство Две вещи несовместные". Поэтому ушедший из жизни Моцарт оказывается более "живым", чем сотворивший "злодейство" Сальери, а гений Моцарта становится особенно необходим людям.

«Маленькие трагедии» посвящены изображению души человека, захваченной всепоглощающей и разрушительной страстью скупостью («Скупой рыцарь»), завистью («Моцарт и Сальери»), чувственностью («Каменный гость»). Герои Пушкина Барон, Сальери, Дон Жуан незаурядные, мыслящие, сильные натуры. Именно потому внутренний конфликт каждого из них окрашен ПОДЛИННЫМ трагизмом.
Страсть, сжигающая душу Сальери («Моцарт и Сальери»), зависть. Сальери «глубоко, мучительно» завидует своему гениальному, но беспечному и смешливому другу Моцарту. Завистник с отвращением и душевной болью открывает в себе это чувство, прежде ему несвойственное:

Кто скажет, чтоб Сальери гордый был
Когда-нибудь завистником презренным,
Змеей, людьми растоптанною, вживе
Песок и пыль грызущею бессильно?

Природа этой зависти не вполне понятна самому герою. Ведь это не зависть бездарности к таланту, неудачника к баловню судьбы. «Сальери великий композитор, преданный искусству, увенчанный славой. Его отношение к творчеству самоотреченное служение. Однако в преклонении Сальери перед музыкой есть что-то страшное, пугающее. В его воспоминаниях о юношеской поре, о годах ученичества мерцают почему-то образы смерти:

Звуки умертвив,
Музыку я разъял, как труп. Поверил
Я алгеброй гармонию.

Эти образы возникают не случайно. Сальери утратил способность легко и радостно воспринимать жизнь, утратил саму любовь к жизни, поэтому служение искусству видится ему в мрачных, суровых красках. Творчество, считает Сальери, - удел избранных и право па него надо заслужить. Лишь подвиг самоотречения открывает доступ в круг посвященных творцов. Всякий, кто понимает служение искусству иначе, посягает на святыню. В беспечной веселости гениального Моцарта Сальери видит, прежде всего, глумление над тем, что священно. Моцарт, с точки зрения Сальери, «бог», который «недостоин сам себя».
Душу завистника сжигает и другая страсть гордыня. Он глубоко чувствует обиду и ощущает себя суровым и справедливым судьей, исполнителем высшей воли: «...я избрал, чтоб его остановить...». Великие творения Моцарта, рассуждает Сальери, в конечном счете, губительны для искусства. Они будят в «чадах праха» лишь «бескрылое желанье»; созданные без усилий, они отрицают необходимость подвижнического труда. Но искусство выше человека, и потому жизнь Моцарта должна быть принесена в жертву «не то мы все погибли».

Жизнь Моцарта (человека вообще) ставится в зависимость от «пользы», которую он приносит прогрессу искусства:
Что пользы, если Моцарт будет жив
И новой высоты еще достигнет?
Подымет ли он тем искусство?
Так самая благородная и гуманистическая идея искусства используется для обоснования убийства.

В Моцарте автор подчеркивает его человечность, жизнерадостность, открытость миру. Моцарт рад «нежданной шуткой угостить» своего друга и сам искренне хохочет, когда слепой скрипач «угощает» Сальери своим жалким «искусством». Из уст Моцарта естественно звучит упоминание об игре на полу с ребенком. Его реплики легки и непосредственны, даже когда Сальери (почти не шутя!) называет Моцарта «богом»: «Ба право? может быть... Но божество мое проголодалось».

Перед нами именно человеческий, а не жреческий образ. За столом в «Золотом Льве» сидит жизнелюбивый и ребячливый человек, а рядом с ним тот, кто говорит о себе: «...мало жизнь люблю». Гениальный композитор играет свой «Реквием» для друга, не подозревая, что друг станет его палачом. Дружеская пирушка становится пиром смерти.
Тень рокового пира мелькает уже в первом разговоре Моцарта с Сальери: «Я весел... Вдруг: виденье гробовое...». Предсказано появление вестника смерти. Но острота ситуации состоит в том, что друг и есть вестник смерти, «виденье гробовое». Слепое поклонение идее превратило Сальери в «черного человека», в Командора, в камень. Пушкинский Моцарт наделен даром интуиции, и потому его томит смутное предчувствие беды.

Он упоминает о «черном человеке», заказавшем «Реквием», и неожиданно ощущает его присутствие за столом, а когда с уст Сальери срывается имя Бомарше, тотчас вспоминает о слухах, пятнавших имя французского поэта:
Ах, правда ли, Сальери,
Что Бомарше кого-то отравил?
В этот момент Моцарт и Сальери как бы меняются местами. В последние минуты своей жизни Моцарт на миг становится судьей своего убийцы, произнося снова, звучащие для Сальери приговором:
...гений и злодейство
Две вещи несовместные.

Фактическая победа достается Сальери (он жив, Моцарт отравлен). Но, убив Моцарта, Сальери не смог устранить источник своей нравственной пытки зависть. Глубинный се смысл открывается Сальери в момент прощания с Моцартом. Тот гений, ибо наделен даром внутренней гармонии, даром человечности, и потому ему доступен «пир жизни» беспечная радость бытия, способность ценить мгновение. Сальери этим дарам жестоко обделен, поэтому его искусство обречено па забвение.

А.С. Пушкин, создавая своего "Моцарта и Сальери", первоначально присваивает драме название "Зависть". Отказавшись от него впоследствии, Пушкин в корне изменит всё наше отношение к прочтению "жемчужины" своего творческого наследия...

«Одно из любимых национальных занятий русских, как и людей множества национальностей нашей страны, - чтение и изучение Пушкина…»

Александр Трифонович Твардовский

Истинный театрал всегда старается не просто посетить спектакль театра, но докопаться до самой сути идеи постановки, или, другими словами, её «зерна».

В Молодёжном театре-студии «Паллада» закончились репетиции спектакля «Моцарт и Сальери» по одноимённой пьесе А.С. Пушкина. Премьера состоялась и, судя по отзывам, спектакль удался! Что же пытались привнести артисты театра в свою постановку, в основе которой лежит столь известный всем и каждому текст? Найдено ли ими то самое пресловутое «зерно» и в чём оно заключается? Давайте разбираться!

Итак, пушкинский Сальери травит Моцарта ядом. Помните, «Вот яд, последний дар моей Изоры...». И травит, как представляется, из чувства зависти к гению своего товарища «в искусстве дивном». Однако, сам Пушкин (устами своего Сальери) неоднократно подчёркивает принадлежность последнего к высшей касте, ибо тот не был обойдён прижизненной славой и всеми возможными регалиями. Более того! В разгоревшейся «войне глюкистов и пиччинистов», Сальери, как истинному гению, не виданы были ни трусость, ни зависть. «Нет! никогда я зависти не знал, / О, никогда! — нижe, когда Пиччини / Пленить умел слух диких парижан, /
Ниже, когда услышал в первый раз / Я Ифигении начальны звуки» и, далее: «... и никогда на шепот искушенья /
Не преклонился я, хоть я не трус...». И, в заключении всего, устами самого Моцарта, Пушкин говорит нам о своём отношении к герою: «...за искренний союз, / Связующий Моцарта и Сальери, / Двух сыновей гармонии».

Кто же был на самом деле Антонио Сальери, имя которого Пушкин ставит рядом с именем Моцарта в заглавии своей «маленькой трагедии»? Нам известно, что это был один из самых успешных композиторов конца ХVIII века.

Австрийский музыковед Леопольд Кантнер в своей статье «Сальери: соперник Моцарта, или образец для под-ражания?» пишет об отношениях Моцарта и Сальери следующее:

«В чем состояли претензии Моцарта к Сальери? К примеру, он пишет, что в глазах императора Сальери имел большой вес, а сам он, Моцарт, никакого. Не надо, однако, думать при этом, будто дело обстояло так, что Са-льери втёрся в доверие к императору, оттеснив Моцарта. Было как раз наоборот. Это Моцарт пытался оттеснить Сальери, чего ему не удалось. От своего отца унаследо-вал Моцарт вот эту фобию — «итальяшки» — и все валил на «итальяшек». Действительно, итальянцы были очень влиятельны в Вене, и это ему представлялось препятстви-ем для собственного успеха.

Обстоятельство, не имеющее никакого отношения к качеству произведений Моцарта. Конечно, они заслуживают самой высокой оценки. И все же именно Моцарт пытался оттеснить от императора ита-льянцев, ради собственного преуспевания.

За свою игру на фортепиано Моцарт удостоился не-скольких комплиментов от императора, которые он переоценил, однако в опере он ещё не мог преуспеть. Ему было нечего показывать, кроме оперы «Идоменео». А «Идоменео» в Вене никто не знал. Поэтому дело об-стояло совсем не так, как это представляет Моцарт: что итальянцы строили против него козни. Скорее, это он пытался делать карьеру за счет итальянцев. И это ему не удалось. Затем он переворачивает всю картину и пред-ставляет себя жертвой какой-то камарильи, которой, собственно говоря, и не было».

Если же мы справимся об Антонио Сальери в музыкальной энциклопедии, то найдём следующее:

«...скрипач, клавесинист, органист, композитор...

сочинил 41 оперу, которые ставились во всех оперных театрах Европы... великий реформатор оперы... гениальный кавалер Глюк (один из величайших реформаторов оперы) считал его своим лучшим последователем… педагог, в числе шестидесяти учеников которого: Людвиг Ван Бетховен, Франц Шуберт, Ференц Лист... влюблённый в своего учителя Франц Шуберт сочинил для Сальери юбилейную кантату, потрясённый педагогическим талантом Сальери Людвиг Ван Бетховен посвящает ему три первые сонаты для скрипки и фортепиано. В своей музыке Сальери драматичен, трагичен, комичен (градации творчества: от заупокойной мессы «Реквием» до миниатюр под названием «Музыкальные и гармонические шутки») ... организатор специальных благотворительных концертов, все доходы от которых поступали вдовам и сиротам умерших музыкантов Вены... занимал крупнейшие музыкальные посты, которые только существовали в то время в Вене... друг великого комедиографа Бомарше...»

Теперь Вы, уважаемый читатель этой статьи, не хуже нас знаете, кто был на самом деле Антонио Сальери...

Осталось только перечитать пушкинские строки и насладиться историей отношений двух гениев. Безусловно, повествование погрузит нас в атмосферу святости духа искусства и творчества этих великих композиторов - Моцарта и Сальери! Какое великолепие и утончённость откроются нашему взору!..

Пушкинская рифма начинается словами Сальери:

«Все говорят: нет правды на земле. / Но правды нет и выше. Для меня / Так это ясно, как простая гамма...».

Текст говорит сам за себя - педагог, в числе шестидесяти учеников которого: Людвиг Ван Бетховен, Франц Шуберт, Ференц Лист; скрипач, клавесинист, органист, великий композитор, обладатель самых высоких титулов и всевозможных званий, итальянский католик Антонио Сальери заявляет нам, что потерял Бога!!!

Как такое могло случиться? Пушкин не даёт нам прямого ответа. Возможно, не это событие является предметом его пристального изучения. А возможно, что автор рассчитывает на наш с Вами пытливый ум. Давайте обратимся к нему, или, по крайней мере, вспомним идеи, которые уже изложили другие. Так, в своей пьесе «Амадеус», британский драматург и сценарист Питер Шиффер знакомит нас с Антонио Сальери как раз в тот момент, когда тот негодует на Господа! За что? А вот за что: Бог отвернулся от Сальери, заменив его Моцартом... Обратимся к Пушкину:

«Где ж правота, когда священный дар, / Когда бессмертный гений — не в награду / Любви горящей, самоотверженья, / Трудов, усердия, молений послан — / А озаряет голову безумца, / Гуляки праздного?..»

Вот и разгадка! Как тут не вспомнить Книгу Притчей Соломоновых («Притчи Соломона» («Ветхий Завет»)), глава 19, стих 3: «Глупость человека извращает путь его, а сердце
его негодует на Господа».

Итак, Сальери потерял Бога. Найдёт ли он его? Пушкин недвусмысленно даёт нам понять, что найдёт: «Ты, Моцарт, Бог, и сам того не знаешь; / Я знаю, я». Так пушкинский Сальери вновь обретает Бога. Он находит Бога в Моцарте: «Какая глубина! / Какая смелость и какая стройность!».

В подтверждение этой мысли высказывается писатель-публицист Михаил Казиник: «Антонио Сальери подсознательно указывает на триединство - Отец, Сын и Дух. Ибо глубина - это Бог-Отец, смелость - Бог-сын - Иисус, осмелившийся воплотиться на злобной Земле в человеческом облике, а стройность - разумеется, Бог-Дух».

Давайте попробуем в этом согласиться с Казиником.

Что же отвечает пушкинский Моцарт?

«Ба! Право? Может быть... / Но божество мое проголодалось».

Разве так должен вести себя избранный ? «Боже! /
Ты, Моцарт, недостоин сам себя». Сальери не может закрыть глаза на такое вопиющее безобразие!
Он, Сальери, сохранит Божественный гений Моцарта для потомков, уничтожив никчёмную физическую оболочку. «...я избран, чтоб его / Остановить...» Миру должна остаться божественная музыка Моцарта, но не он сам, порочащий свою же музыку, «безумец, гуляка праздный»!

Помните, как Сальери одёргивает Моцарта, который «угощает» его искусством слепого скрипача, с лёгкой руки гения, коверкающего, пародирующего его же собственную музыку?

«И ты смеяться можешь?» И затем, уже более сурово: «Нет, / Мне не смешно, когда маляр негодный / Мне пачкает Мадонну Рафаэля, / Мне не смешно, когда фигляр, презренный / Пародией бесчестит Алигьери».

Здесь Сальери сравнивает Моцарта с самими Рафаэлем Санти и Данте Алигьери! Что для Антонио Сальери имена этих людей? Для итальянца Сальери нет ничего более высокого, чем поклонение этим двум величайшим в истории мирового искусства, итальянцам. Сальери негодует по поводу плохой игры скрипача! Ведь речь идёт о Божественной музыке самого Моцарта, соизмеримой только с живописью Рафаэля Санти и поэзией Данте Алигьери, творения которых недопустимо ни «пачкать», ни «бесчестить пародией».

Но это происходит! И происходит по воле самого Моцарта!!!

Что же именно исполняет слепой скрипач? Какое музыкальное произведение Моцарта Пушкин позволяет тому пародировать? Что явится основанием для пушкинского Сальери произнести, «бросить» в лицо Моцарту: «Ты, Моцарт, недостоин сам себя»? А вот что: «Проходя перед трактиром, вдруг, / Услышал скрыпку... Нет, мой друг, Сальери! / Смешнее отроду ты ничего / Не слыхивал... Слепой скрыпач в трактире / Разыгрывал voi che sapete, Чудо!..»

«Voi che sapete» - первая ария Керубино из оперы Моцарта «Женитьба Фигаро». Пятнадцатилетний паж графа Альмавивы, мальчишка-озорник, влюблённый во всех женщин, и которого безутешный граф застаёт в спальне графини. Тут стоит отметить, кроме того, тот факт, что образ Керубино является самым любимым образом оперного героя Моцарта. Неслучайно, у этого персонажа две арии, как и у главного героя оперы - Фигаро!

Чем же так дорог Керубино Моцарту? И почему указывает нам на этот факт пушкинский текст?

А вот чем, и вот почему: Керубино, как две капли воды, похож на Моцарта. Да и на самого Пушкина тоже! (Многие пушкинисты сходятся в этом.) А важно это потому, что характеризует пушкинского Моцарта исчерпывающе, делая его полным антагонистом Сальери. Противостоянием антагонист-протагонист Пушкин проецирует вектор основной движущей силы центрального конфликта всего произведения.

С одной стороны - Моцарт, который «как некий херувим», привнёсший несколько райских песен, с другой - «непреклонный» Сальери. Уместно будет сказать, что «херувим» - это «Керубино» по-итальянски. Теперь всё встаёт на свои места, и, наконец, становятся понятны мотивы поступка пушкинского Сальери. Вот почему последний уготавливает смерть Моцарту! Ему лишь надо подвести под свои действия оправдательную базу:

«Нет! не могу противиться я доле / Судьбе моей: я избран, чтоб его / Остановить — не то мы все погибли, / Мы все, жрецы, служители музыки». А сам приговор был зачитан много раньше: «Ты, Моцарт, недостоин сам себя».

И уже после приведения приговора в исполнение, Моцарт произносит слова, которые Сальери ждёт от него с самого начала: «Когда бы все так чувствовали силу / Гармонии! Но нет: тогда б не мог / И мир существовать; никто б не стал / Заботиться о нуждах низкой жизни; Все предались бы вольному искусству. / Нас мало избранных, счастливцев праздных, / Пренебрегающих презренной пользой, / Единого прекрасного жрецов». И Сальери кричит: «Постой, / Постой, постой!.. Ты выпил... без меня?»
Но слова Моцарта прозвучали слишком поздно - яд выпит! И только тогда, когда яд был выпит, пушкинский Сальери осознает главное - Великий Моцарт шагнул в вечность, подарив человечеству свою Божественную музыку, а он, Сальери - убийца гения! И об этом завтра будет знать весь мир! И уж совсем неслучайно местом действия в финале трагедии становится трактир. Но об этом, как и о многом другом, мы поговорим с Вами на просмотре спектакля...

Владимир Пальтис

"Маленькие трагедии" посвящены изображению души человека, захваченной всепоглощающей и разрушительной страстью скупостью ("Скупой рыцарь"), завистью ("Моцарт и Сальери"), чувственностью ("Каменный гость"). Герои Пушкина Барон, Сальери, Дон Жуан незаурядные, мыслящие, сильные натуры. Именно потому внутренний конфликт каждого из них окрашен ПОДЛИННЫМ трагизмом.

Страсть, сжигающая душу Сальери ("Моцарт и Сальери"), завидущая жаба. Сальери "глубоко, мучительно" завидует своему гениальному, но беспечному и смешливому другу Моцарту. Завистник с отвращением и душевной болью открывает в себе это чувство, прежде ему несвойственное:

Кто скажет, чтоб Сальери надменный был
Когда-нибудь завистником презренным,

Змеей, людьми растоптанною, вживе

Песок и пыль грызущею бессильно?

Природа этой зависти не полностью понятна самому герою. Ведь это не завидущая жаба бездарности к таланту, неудачника к баловню судьбы. "Сальери великий композитор, преданный искусству, увенчанный славой. Его отношение к творчеству самоотреченное служение. Однако в преклонении Сальери перед музыкой есть что-то страшное, пугающее. В его воспоминаниях о юношеской поре, о годах ученичества мерцают почему-то образы смерти:

Звуки умертвив,

Музыку я разъял, как труп. Поверил

Я алгеброй гармонию.

Эти образы возникают не случайно. Сальери утратил способность легко и радостно понимать жизнь, утратил саму любовь к жизни, поэтому служение искусству видится ему в мрачных, суровых красках. Творчество, считает Сальери, - удел избранных и право па него надо снискать. Лишь подвиг самоотречения открывает доступ в круг посвященных творцов. Всякий, кто понимает служение искусству по иному, посягает на святыню. В беспечной веселости гениального Моцарта Сальери видит, прежде всего, глумление над тем, что священно. Моцарт, с точки зрения Сальери, "бог", который "недостоин сам себя".

Душу завистника сжигает и другая страсть гордыня. Он сильно чувствует обиду и ощущает себя суровым и справедливым судьей, исполнителем высшей воли: "...я избрал, чтоб его остановить...". Великие творения Моцарта, рассуждает Сальери, в конечном счете, губительны для искусства. Они будят в "чадах праха" лишь "бескрылое желанье"; созданные без усилий, они отрицают необходимость подвижнического труда. Но искусство выше человека, и потому жизнь Моцарта должна быть принесена в жертву "не то мы все погибли".

Жизнь Моцарта (человека вообще) ставится в подневольность от "пользы", которую он приносит прогрессу искусства:

Что пользы, если Моцарт будет жив

И новой высоты ещё достигнет?

Подымет ли он тем искусство?

Так самая благородная и гуманистическая мысль искусства применяется для обоснования убийства.

В Моцарте автор подчеркивает его человечность, жизнерадостность, открытость миру. Моцарт рад "нежданной шуткой угостить" своего друга и сам от души хохочет, когда слепой скрипач "угощает" Сальери своим жалким "искусством". Из уст Моцарта безусловно звучит упоминание об игре на полу с ребенком. Его реплики легки и непосредственны, более того когда Сальери (почти не шутя!) называет Моцарта "богом": "Ба право? может быть... Но божество мое проголодалось".

Перед нами как раз человеческий, а не жреческий образ. За столом в "Золотом Льве" сидит жизнелюбивый и ребячливый человек, а рядом с ним тот, кто говорит о себе: "...мало жизнь люблю". Гениальный композитор играет свой "Реквием" для друга, не подозревая, что приятель станет его палачом. Дружеская пирушка становится пиром смерти.

Тень рокового пира мелькает уже в первом разговоре Моцарта с Сальери: "Я весел... Вдруг: виденье гробовое...". Предсказано появление вестника смерти. Но острота ситуации состоит в том, что приятель и есть вестник смерти, "виденье гробовое". Слепое поклонение идее превратило Сальери в "черного человека", в Командора, в булыжник. Пушкинский Моцарт наделен даром интуиции, и потому его томит смутное предчувствие беды. Он упоминает о "черном человеке", заказавшем "Реквием", и неожиданно ощущает его присутствие за столом, а когда с уст Сальери срывается имя Бомарше, тотчас вспоминает о слухах, пятнавших имя французского поэта:

Ах, правда ли, Сальери,

Что Бомарше кого-то отравил?

В тот самый момент Моцарт и Сальери как бы меняются местами. В последние минуты своей жизни Моцарт на миг становится судьей своего убийцы, произнося снова, звучащие для Сальери приговором:

Гений и злодейство

Две вещи несовместные.

Фактическая победа достается Сальери (он жив, Моцарт отравлен). Но, убив Моцарта, Сальери не смог устранить источник своей нравственной пытки завидущая жаба. Глубинный се смысл открывается Сальери в момент прощания с Моцартом. Тот гений, потому как наделен даром внутренней гармонии, даром человечности, и потому ему доступен "пир жизни" беспечная радость бытия, способность ценить мгновение. Сальери этим дарам жестоко обделен, поэтому его искусство обречено па забвение.