Особенности воспитания и образования в раннем средневековье. Частная дидактическая цель

Приспособление язычества к нуждам рождающегося государства происходило в условиях соперничества с такими мировыми религиями, как христианство и мусульманство, что нашло свое отражение в легенде «о выборе веры».

В христианизации молодой, но могучей державы Руси была прямо заинтересована Византийская империя, считавшая, что каждый народ, принявший христианскую веру из рук императора и константинопольского патриарха, уже тем самым становился вассалом православной империи.

Естественно, что при таком устойчивом контакте с христианскими землями христианство могло проникать в русскую среду, что мы и видим по ряду документов IX в., особенно с 860-х годов.

Возникает миссионерская деятельность греческой православной церкви: на Русь был послан митрополит Михаил (болгарин), крестивший киевского князя Осколда.

Одним из путей проникновения христиан в Киев известный историк русской церкви Е. Е. Голубинский справедливо считает приход на службу к киевскому князю варягов из состава константинопольской норманнской общины, крещеных скандинавов. У варягов-скандинавов был свой, хорошо наезжаный этими мореходами, морской путь в Константинополь, который почему-то уже два столетия в нашей научной и популярной литературе смешивается с путем через Восточную Европу. Нестор в своем тексте ведет читателя от Черного моря вверх по Днепру и далее в Балтийское море, указывая, что из варяжской Балтики можно морем, без всяких волоков доплыть до Рима и Царьграда. Историков до сих пор путает общий заголовок этого параграфа; так как вопрос о варягах имеет прямое отношение к нашей теме, приведу текст Нестора:

«Бе путь из Варяг в Грькы и из Грьк По Дънепру и вьер Дънепра волок до Ловоти и по Ловоти вънити в Ильмерь езеро великое, из него же езера потечеть Вълхов и вътечеть в езеро великое Нево (Ладожское) и того езера вънидеть устие в море Варяжьское (Балтийское и Северное)».

Путь из Варяг в Греки обозначен как хорошо известный нам путь скандинавских флотилий по единому водному пространству (по тому же морю) от Балтики и Северного моря через Ламанш, мимо Нормандии, через Гибралтар в Средиземноморье к норманским владениям в Италии и в Константинополь, где норманны служили в императорской дворцовой гвардии. Эти варяги византийской службы естественным путем принимали христианство, знали в какой-то мере греческий язык. Можно вполне согласиться с Е. Е. Голубинским, что именно из этих константинопольских варягов вербовались наемные дружины киевских князей: «Варяги в весьма большом числе переходили из Константинополя в киев».

Первым языческим действием, описанным летописью, было принесение в жертву Перуну христианского юноши-варяга. «Бе же варяг тъ (отец юноши) пришьл из Грьк и дьржаше вътайне веру хрьстияньскую». Варяг был, как видим, из тех константинопольских норманнов, о которых писал Голубинский.

Религиозный вопрос был поднят на уровень международной политики. Особенно четко это проявилось после похода Игоря на Византию в 943 году и заключения договора 944 году, уже в правлении вдовы Игоря Ольги (с 945 г.). В летописных текстах ни слова не говорится о жреческом сословии, о языческих волхвах на Руси и об их действиях в это время, но без учета этого общественного элемента, столь хорошо описанного у западных славян, нам будет трудно осмыслить многие события.

Конфликт Святослава и его языческой дружины с Ольгой начался в тот момент, когда регентство княгини кончалось. Очевидно, Святослав запретил публичное проведение христианского культа (молебны, крестных походов, водосвятия и пр.), отдав главное место «норовам поганьским».

Ольга стала, очевидно, на половину христианкой, исповедуя. Но не демонстрируя свое православие. При таком понимании событий мы не должны будем упрекать Иакова Мниха в использовании неточной даты крещения Ольги (955) - он добросовестно сказал о том, что княгиня 15 лет после крещения угождала богу добрыми делами. Об отречении от христианства или о запрете обрядов оратор XI в., естественно, умолчал.

Завершая рассмотрение последнего периода расцвета язычества Киевской Руси, когда древней религии приходилось совершенствоваться не только в государственных интересах, но и в противоборстве с проникновением на Русь христианством, нам следует остановиться на интереснейшем произведении, отразившем в своеобразной эпической форме это противоборство, - на былине о Михайле Потоке.

Былина о Михайле Потоке - широко распространенное и самое значительное по своему объему произведение русского богатырского эпоса: оно насчитывает свыше 1100 строк, состоит она из двух частей, и каждая часть равновелика среднему размеру песен Илиады. Литература, посвященная этой былине, очень обширна; ею занимались В. И. Стасов, А. Н. Веселовский, О. Миллер, В. Ф. Миллер, Г. Н. Потанин, Б. И. Ярхо, Б. М. Соколов, В. Я. Пропп и др. И все же в исторической интерпретации былины многое осталось незавершенным и должно быть изучено в комплексе с русскими и византийскими историческими свидетельствами и археологическими данными, которые дают убедительную датировку основному сюжету былины.

Летописцы и церковные писатели со временем стали называть князя киевского Владимира Святославовича (980 - 1015 гг.) Святым и равноапостольным, ставя ему в заслугу крещение Руси, но в народном былинном эпосе он остался архаичным мифологическим эпитетом, как «Володимер-Солнце». Этот солнечный признак роднил его с далеким мифическим соколотским (православным) царем Кола-ксаем, «Царем-Солнцем». Владимир был последним языческим князем Руси и только за ним удержалось это поэтическое, идущее из больших хронологических глубин прозвище.

Почти два столетия Киевская Русь была языческой державой, которой требовалось религиозно-идеологическое подкрепление государственности и власти киевских князей.

Христианство, ставшее государственной религией в Византии уже шесть веков тому назад и в родственной Болгарии уже более столетия, стало к этому времени уже не упованием гонимого плебса, а хорошо разработанной религией классового общества с главным тезисом: «рабы да повинуются господам своим». Принятие христианства должно было содействовать укреплению государственности, но в таком акте таилась большая опасность: византийцы считали, что каждый народ, получивший новую веру из рук греческого духовенства, тем самым становился вассалом византийского цесаря, возглавлявшего и светскую и высшую духовную власть.

В конце 980-х годов Русь приняла христианство, как общественную государственную религию. После осады и взятия столицы византийских владений - Херсонеса-Корсуни - киевское боярство и князь Владимир могли уже не опасаться того, что империя будет расценивать принятие веры из рук цесаря и патриарха как знак признания вассальной зависимости Руси от греков. Условия диктовал победитель, который хотел закрепить мир женитьбой на византийской царевне; «еже и сбыстася».

Принятие христианства сразу поставило Русь в один уровень с передовыми государствами того времени, облегчило дипломатические связи, так как люди средневековья придавали очень большое значение религии, а христианство охватило к этому времени примерно три четверти Европы, Закавказья и значительную часть Ближнего Востока. Одним из политических результатов крещения было то, что сын Владимира по договоренности с цесарем Византийской империи получил высочайший в Европе титул «цесаря», т.е. императора. А сын, внуки и внучки Владимира породнились с крупнейшими королевскими домами континента. Дело было, разумеется, не в одной религии, а и в объективном политическом могуществе Руси, но христианство оформило эту новую силу, и в Европе стало три монарха самого высшего ранга: цесарь Византии, император «Священной Римской империи» (Германия) и цесарь (царь) Руси, великий князь Киевский.

На Руси христианство появилось не в том первородном виде, в коком оно было в первые века своего существования; оно давно уже перестало быть религией бесправных и угнетенных, ожидавших компенсации лишь в потустороннем мире.

Со времен Константина Великого (306 - 337), крестившего Византию, христианство стало государственной религией и все дальше и дальше отходило от принципов «нового завета», опираясь все в большей степени на полный коварства, жестокости и автократизма «ветхий завет» (Библию).

Силу такого государственного христианства составило сочетание принципа незыблемости и безграничности власти, взятого из библии, с принципом покорности и смирения, взятым из евангельского учения. Вся последующая христианская литература шла по этому пути; христианское духовенство принимало активное участие в разработке государственного законодательства.

Тысячелетие язычество очень медленно отступало под настойчивым натиском православного духовенства. Деревня по существу стала христианской едва ли ранее XIII в., а пережитки языческих трупосожжений в виде огромных костров над могилой («дымы» по житию Константина Муромского) дожили кое-где до конца XIX в. В городах Киевской Руси строились церкви; они снабжались богослужебными книгами, утварью, обслуживались причтом; вокруг городов, сразу за крепостными стенами, возникали монастыри, являвшиеся «узлами прочности» церковной организации; духовенство устраивало в городах торжественные молебны, крестные походы, читало проповеди; но язычество продолжало быть сильным не только «по украином», но и в больших городах. Для характеристики соотношения в русских городах христианского начала и языческого достаточно привести известное «Слово о твари...», составленное русским книжником XII в. Автор укрепляет предшествующие поколения русских людей в том, что они создали языческую религию: «во лжю створиша отци наши, идолом кланяхуться во образ человечь и послужиша твари». Автор «Слова...» бичует и своих современников за поклонение изображениям языческих богов («написавше свет болваном кланяються ему»); эти изображения света (Святовича?) являются «тварью», т.е. творением человеческих рук «написаней во образ человечь на прелесть малоразумным».

Язычество сохранялось в первое время существования древнерусского государства и христианства, сосуществуя с христианством, а пережитки язычества сохраняются и до сих пор: Масленица, Ивана Купала, провожание зимы и многое другое.

Борьба христианства с язычеством

После крещения на Руси началась и продолжалась в течение нескольких веков борьба между христианством и язычеством (прежними мифологическими представлениями). Православие требует соблюдения четырех постов, приуроченных к христианским праздникам: Великого (до Пасхи), Рождественского (зимой), Петровского (до 29 июня – Петрова дня), Успенского (в сентябре), а также двух постных дней в неделю – среды и пятницы, когда запрещено есть мясо. На эти дни могли приходиться языческие праздники, сопровождавшиеся ритуальной мясной едой. Князья и их приближенные любили устраивать пиры. Церковь боролась с этим, как и с языческими обрядами и представлениями (с тех пор слово «позор», «позорище», обозначавшее подобные действа, стало восприниматься с негативным оттенком).

Резко изменились сами представления о добре и зле. Злом стало считаться все языческое («поганое»), называемое дьявольским. На смену противопоставления: зима – лето, день – ночь, пришла оппозиция: Бог – дьявол. Силы добра и зла становятся более потусторонними, а солнце из высшего разумного существа превращается в одно из природных тел.

Передовым отрядом в борьбе добра и зла становятся монахи, о чем свидетельствует их одежда. Монашеское одеяние – своеобразный мистический аналог воинской формы. Пояс – знак готовности к службе, особый плат «параман» – символ «язв Христовых», черная мантия – отлучение от мира, клобук – шлем. Монахи борются с невидимым врагом – дьяволом и его слугами. Иноческие добродетели – их духовное оружие. Их жизнь сурова, подчинена уставу, как и полагается воинам. Нашедший смысл существования инок радостен и целеустремлен. Женщины-монахини – духовные «невесты Христовы», а русалии – девушки, принимавшие участие в языческих игрищах, стали называться невестами Сатаны.

В целом борьба христианства с язычеством закончилась компромиссом. Это хорошо видно на примере языческих праздников, с которыми боролась церковь. Один из основных праздников – Купала, совпавший по времени с праздником рождества Иоанна Крестителя, превратился в Ивана Купала. Новый год соединился с Рождеством Христовым и впоследствии появилась елка как символ райского древа жизни, на котором растут золотые яблоки и орехи. Коляды сохранились как рождественские коляды. Праздник Перуна модифицировался в Ильин день (20 июля). Праздник окончания жатвы – в Спас (6 августа). Праздник «первых всходов» соединился с днем Бориса и Глеба (2 мая), благословения хлебов – с Рождеством Богородицы.

Сохранились и названия прежних богов, трансформировавшихся в ангелов и святых. Так, Велес стал святым Власием, покровителем скота. Языческое восприятие природы во многом было перенято христианством. «Стараясь уничтожить народную веру в зооморфическую и антропоморфическую олицетворенность сил, стихий и явлений природы, – писал А.П. Щапов в «Исторических очерках народного миросозерцания и суеверия», – церковные учителя внушили народу, на основании греко-восточного христианского мировоззрения, что над каждой стихией, над каждым явлением природы Бог поставил особых духов, ангелов». Илья-пророк, который ездит по небу в огненной колеснице и проливает дождь на землю – хороший пример того.

«Народ русский, – пишет Щапов, – при своем практическом характере смотрел на святых большею частию с натурально-практической точки зрения. Он представлял, что святые назначены быть ему помощниками в борьбе со стихиями природы, поддерживать его физическое, материальное благосостояние и ждал от них чудес существенной, материальной, житейской пользы». «Вера в чудеса святых, как в силы и действия, превозмогающие и покоряющие человеку природу, заменяла языческую веру в ведунов-волхвов». Под влиянием христианства меняется характер богатырей: материальная сила в них уходит на второй план, а на первый план выходит духовная сила.

Особенно тесно соприкасается христианство с язычеством в очень распространенной на Руси апокрифической литературе. В стихе о «Голубиной книге» читаем: «У нас белый вольный свет зачался от суда Божия; солнце красное от лица Божьяго, самого Христа Царя Небесного; млад светел месяц от грудей его; звезды частые от риз Божиих; ночи темные от дум Господниих; зори утренни от очей Господниих; ветры буйные от Свята Духа; у нас ум-разум Самаго Христа, Самаго Христа, Царя Небесного; наши помыслы от облак небесных; у нас мир-народ от Адамия; кости крепки от камени; телеса наши от сырой земли; кровь-руда наша от черна моря».

В «Беседе трех святителей» святитель Григорий «рече: от коликих частей сотворен бысть Адам? Василий рече: от осьми частей: от земли тело, от моря кровь, от солнца очи, от камени кости, от облака мысли, от огня теплота, от ветра дыхание, от света… дух». Тут соединение древнеиндийских сказаний с христианскими представлениями.

Или Егорий Храбрый из народного стиха. Это и святой Георгий Победоносец, на гербе Москвы поражающий змия, и олицетворение античной добродетели – мужества. Его мать – София, по имени еще одной античной добродетели – мудрости. Образ Софии Премудрости как бы объединяет языческое представление о мудрости с христианством. В России храмы (иначе хоромы, как назывались княжеские дома от «хоро» – круг) в честь Софии во многих городах были главными (в Киеве, Новгороде).

Все природные явления (знамения и т. п.) сохранили свой магический смысл, но стали восприниматься чаще всего как божья кара. Языческое отношение к природе как активной силе дошло до современной поэзии.

Даже церковные мыслители использовали для своих целей языческие представления. Так, Кирилл Туровский (ок. ИЗО– 1182) писал в «Слове на Фомину неделю»: «Весна убо есть красная вера Христова… бурнии же ветри – греховоднии помыслы, иже покаанием потворишася на добродетель» (Громов М.Н., Козлов Н.С. Русская философская мысль X–XVII веков. М., 1990. С. 79).

Однако христианские понятия о добродетели сильно отличаются от языческих. Одна из главных добродетелей – кротость «бо есть мати мудрости и разуму и помыслу благу и всем добрым делам» (там же). «Смирение предстает в роли кроткой матери, все остальные человеческие добродетели, в том числе и мудрость, являются ее детьми, отец же им сам Господь. Этому «святому семейству» противостоит дьявольская родня, в которой гордыня предстает матерью пороков человеческих, отец же им сам сатана» (там же). О том же в «Слове некоего отца к сыну своему»: «Буди понижен главою, высок же умъмь; очи имея в земле, умънеи (умом. – А.Г.) же въ небеси» (Изборник 1176 г. М., 1965. С. 165–166).

В знаменитом произведении начала XII в. «Поучение Владимира Мономаха» говорится о гуманности, сострадании, стремлении предотвратить зло, междоусобные брани, спасти людей от дурных поступков. «Прежде всего, Бога ради и души своей, страх имейте божий в сердце своем и милостыню подавайте нескудную, – это ведь начало всякого добра… Ни правого ни виноватого не убивайте и не повелевайте убить его. Если и будет повинен смерти, то не губите никакой христианской души… Паче же всего гордости не имейте в сердце и уме, но молвите: смертны суть; сегодня живы, а завтра в гробу; все это, что ты нам дал, не наше, но твое, поручил нам это на немного дней… Старых чти как отца, а молодых как братьев… Лжи остерегайся и пьянства, и блуда, от того ведь душа погибает и тело… Больного навестите, покойника проводите, ибо все мы смертны, не пропустите человека, не поприветствовав его и доброе слово ему молвите. Жену свою любите, но не давайте ей власти над собой… Добро же творя, не ленитесь ни на что хорошее… Смерти, дети, не бойтесь, ни войны, ни зверя, дело исполняйте мужское, как вам Бог пошлет…»

Владимир Мономах советует избавляться от врагов тремя добрыми делами: покаянием, слезами и милостыней. Читая его поучения, мы вспоминаем заповеди мыслителей Древней Индии, Древнего Китая, Древней Греции и, конечно же, христианские.

Современник Владимира Мономаха митрополит Никифор проводит такую аналогию: как князь распоряжается своими воеводами и слугами, так разум должен повелевать телом.

Постепенно жестокие порядки языческих времен (вспомним месть княгини Ольги древлянам) меняются под влиянием христианства. В «Житии великого князя Владимира» (Святого) есть такой примечательный диалог. «И настолько был милостив и милосерден святой Владимир, что и злодеев, достойных казни, не торопился казнить, даже за великую вину, и из-за этого умножались разбойники, воры и прочих всяких зол деятели. И говорили митрополит и старцы Владимиру: «Почему, князь, злодеев ты не казнишь?» Он ответил: «Боюсь греха». Митрополит же и старцы сказали: «Ты от Бога поставлен властителем для наказания злодеев и поощрения делающих добро. Так что достойно тебе наказывать злодеев, рассмотрев их вину, ибо знай, что, если ты не казнишь злых, значит ты сам совершаешь зло по отношению к добрым, поскольку из-за твоего нерадения умножаются злые на пакость добрым. Так что погуби злых, чтобы добрые жили в мире» (Жизнеописание достопамятных людей земли русской. X–XX вв. М., 1992. С. 21).

Христианские представления о добре и зле, входя в соприкосновение с более древними, укреплялись на Руси, отстраняя языческие взгляды в область сказок и преданий. Распространению христианской морали помогали те люди, которые следовали ей в наибольшей степени и впоследствии объявлялись церковью святыми.