Консерваторы, либералы и радикалы второй четверти XIX века. Эволюция либерализма в россии Либеральный радикализм

Книга Нобелевского лауреата Пола Кругмана «Кредо либерала» представляет собой компендиум политических взглядов американского экономиста. Заглавие книги обыгрывает манифест бывшего кандидата в президенты США от Республиканской партии

Барри Голдуотера «Кредо консерватора», ставший одной из главных настольных книг американской консервативной революции. «Кредо либерала» тоже претендует на то, чтобы быть программным политическим текстом, который, как надеется автор, станет руководством к действию для адептов новой, уже либеральной революции.

Кругман не собирается быть беспристрастным. В «Кредо либерала» он предстает не как наделенный высокими регалиями рафинированный академический экономист, а как ученый, ставший политиком, который жонглирует экономическими тезисами для достижения желаемого политического эффекта. При этом сам автор искренне уверен в том, что любое его политическое заявление если не доказуемо научно, то, по крайней мере, верно на уровне представлений здравого смысла о справедливом и должном. Такая позиция становится более понятной, когда читаешь признание Кругмана, что политика важнее экономики и что экономика в конечном счете есть производная политики.

Не случайно критики диагностировали в книге отсутствие экономической теории, тенденциозный, опять-таки в свете политических взглядов автора, подбор фактов и свели ее содержание к пропаганде выкачивания денег из богатых, потому что заслуженный ученый Пол Кругман убежден в справедливости такой экономической политики. Рецепция «Кредо либерала» в Америке была очень «партийной». Прогрессивные либералы, занимающие крайне левый фланг Демократической партии, приняли ее, как и желал автор, в качестве программного труда, рассказывающего о том, как надо политически правильно понимать американскую историю последних 130 лет и как следует действовать дальше, в случае победы на выборах прогрессивного движения. Республиканцы увидели в ней крайне пристрастный идеологический памфлет , который полностью отказывает современному консерватизму в здравом смысле . Умеренные либералы , в свою очередь , отнеслись c большой осторожностью . Так, например, рецензия Дэвида Кеннеди в родной для Кругмана газете The New York Times была более чем сдержанной на похвалы. Причина – в политическом радикализме Нобелевского лауреата. Кругман-политик уже давно вызывает симпатии только у радикалов.

Радикализм проявляется в том, что главной задачей книги становится не столько формулирование позитивной прогрессивной программы для Демократической партии, сколько полное интеллектуальное уничтожение американского консерватизма. Для Кругмана современный американский консерватизм, берущий политические истоки от Голдуотера, Никсона и Рейгана, просто не имеет права на существование. Он настойчиво убеждает своего читателя, что консерватизм в Америке равнозначен расизму и авторитаризму, в то время как прогрессивный либерализм (который парадоксальным образом становится по-настоящему консервативным, отстаивая послевоенное государство всеобщего благосостояния) отстаивает демократические и социальные гарантии в интересах большинства.

Для Кругмана есть только одна партия с правильной политической позицией. Быть либералом означает быть прогрессистом, быть прогрессистом – голосовать за Демократическую партию. Про республиканцев он пишет, что «американская плутократия» оказалась достаточно богатой, чтобы купить себе собственную партию. «Великая старая партия» контролируется богачами через горстку религиозных и экономических радикалов и проводит политику в интересах богатых американцев, обманывая большинство избирателей и играя на их расистских комплексах.

Читатель, знакомый с произведениями классиков марксизма-ленинизма и стилем газеты «Правда» советских времен, должен быть готов к тому, что обнаружит у Кругмана множество стилистических и аргументативных сходств. В свою очередь, для читателя сколько-нибудь знакомого с реалиями американской политики и тем, какое место в ней занимают воззрения Пола Кругмана, показательная порка консерватизма превращается в анамнез политической радикализации и «партийности» самого автора. Книга поучительна в том смысле, как, выдавая позицию оппонента за пример крайнего радикализма и оторванности от реальности, можно самому стать радикалом, который выстраивает для себя альтернативную реальность с четко прочерченными границами добра и зла, и потом выдавать эту картину за голос здравого смысла.

Прежде чем приступать к содержанию книги, нужно оговориться о значении слова «либерал». Либералами в американской политике называют представителей прогрессивного движения, выступающих за масштабное перераспределение богатства через высокие прогрессивные налоги, за большие государственные расходы, сильные профсоюзы и построение государства всеобщего благосостояния. Герои Кругмана – Кейнс как экономический теоретик и Франклин Рузвельт как политический практик Нового курса , создавшего американскую , незавершенную версию социального государства .

В «Кредо либерала» свои политические взгляды Кругман представляет через либеральную интерпретацию американской истории, начиная с 1870 года и до наших дней. Если кратко описать цикл, который прошла Америка, то неравенство в распределении доходов сменило послевоенное равенство, ставшее результатом войны и Нового курса. На смену этому относительному равенству пришла эпоха нового неравенства, которая, в свою очередь, стала результатом консервативной революции. Экономический цикл четко соответствует политическому. Автор пишет, что «в американской истории последних десятилетий заметны две тенденции, графически представимые в виде парабол: в экономике – переход от экстремального неравенства к относительному равенству и обратно, в политике – от крайней поляризации к сотрудничеству и вспять. Развитие обеих тенденций происходило параллельно: золотой век материального равенства в целом совпал с периодом политического сотрудничества».

Эпоха до Нового курса называется автором долгим «позолоченным веком». В этот период Америку отличало большое неравенство в распределении доходов. Страной управляла «плутократия» из крупных промышленников и банкиров. Наличие значительного разрыва в доходах в «позолоченный век» автор подтверждает, обращаясь к точно известному числу сверхбогатых американцев. Число миллиардеров в 1900 году составляло 22 человека, в 1925 – 32, в 1957 – 16, в 1968 – 13, в 2008 – 160. Главным отличием «долгого позолоченного века» от современной эпохи неравенства является то, что от экономического роста тогда выигрывали все классы общества. Вместе с богатыми росло и благосостояние всех остальных граждан.

Новый курс и Вторая мировая война стали причиной сокращения разрыва в доходах в 1920 – 1940-х годах, что привело к наступлению золотого века американской истории в 1950-х. Прогрессивное налогообложение и мощные государственные социальные программы практически уничтожили сверхбогатых американцев и создали общество процветающего среднего класса. Помимо относительного равенства, эта эпоха отличалась политическим компромиссом. Позиции республиканцев и демократов мало отличались друг от друга. Экономический успех общества среднего класса не оставил республиканцам ничего иного, как смириться с достижениями Нового курса. Америка стала центристской страной, в которой республиканцы в лице Эйзенхауэра и отчасти Никсона правили, как либералы.

Выравнивание доходов продолжалось более 30 лет и сопровождалось бурным экономическим ростом. Этот факт позволяет Кругману прийти к выводу, что справедливая социальная политика совместима с сильным экономическим ростом. Проблемы у общества среднего класса начались в 1960-х, в годы «неблагополучного процветания». Несмотря на то что бурный экономический подъем продолжался все 1960-е, в 1966 году 71 % американцев посчитал, что страна движется в неправильном направлении. У американцев появилось стойкое ощущение распада общества. Причина состояла в смешении разнообразных факторов. Популярность демократов подкосила проблема гражданских прав, неожиданный для них рост преступности, вылившийся в городские бунты, и неприятие «молчаливым большинством» новой контркультуры.

Электоральные успехи демократической партии были обусловлены существованием сложной коалиции из профсоюзов с Севера, левых интеллектуалов и бедного Юга, который был заинтересован в щедрой финансовой помощи от федерального правительства. В обмен на поддержку либеральной политики демократы были готовы мириться с сегрегацией на Юге. По словам Кругмана, южане также поддерживали демократов, потому что были разозлены на республиканца Линкольна. После подписания президентом Джонсоном Акта о гражданских правах демократы начали постепенно утрачивать позиции на Юге. Кругман называет и другую причину: южане перестали одобрять расширение социальной помощи, так как большинство ее получателей в южных штатах были черными.

С 1957 по 1970 годы преступность в США выросла втрое. Кругман настаивает, что «мы почти не знаем, отчего она вообще растет или падает». Города вдруг стали опасными. Взрыв преступности оказался полностью неожиданным для либералов, поскольку «пошли прахом их надежды на то, что социальная справедливость будет вознаграждена добропорядочным поведением членов общества». Рост преступности автор все же предлагает объяснять демографией: в городах промышленного севера оказалось много молодых мужчин, прежде всего чернокожих, которые вдруг столкнулись с тем, что промышленность эмигрировала в пригороды вместе со значительным белым населением. Государство помогло им пособиями, а не работой. Консерватор здесь мог бы возразить, что государственные пособия, приближающиеся к уровню минимальной зарплаты, дестимулировали их на поиск работы и отъезд из депрессивных городов. Но в кругмановской реальности виновным в том , что чернокожие в городах начали устраивать бунты , оказывается расизм (белые не помогли с поиском работы и провоцировали чернокожих ), а не социальная политика государства . Как результат , в головах белых избирателей преступность и бунты ассоциировались с ростом социальных расходов .

Падение реальных доходов американцев наблюдалось с 1970-х и совпало по времени с началом краха профсоюзного движения – одного из фундаментов демократической коалиции. При этом Кругман лишь мельком говорит о тяжелом экономическом кризисе конца 1970-х, о стагфляции, которая не вписывалась в классическое кейнсианство. С1980-х годов намечается новая тенденция к углублению неравенства. Так, во время послевоенного подъема прирост реального дохода типичной американской семьи был равен 2,7 %, а после 1980 – 0,7 %. Экономический подъем 1980-х, по мнению автора, не сопровождался улучшением жизни большинства американцев. Согласно Кругману, бум рейганомики был полностью иллюзорен: богатые богатели все больше, а средний класс догонял их все меньше. Произошло и углубление поляризации в политике. Впервом десятилетии XXI века неравенство в доходах стало столь же велико, как и в 1920-е годы, а политическая поляризация обострилась как никогда прежде.

Причины роста неравенства лежат в политике, а не в экономике. Кругман выступает против убеждения, согласно которому причинно-следственная зависимость прослеживается от экономики к политике: например, будто технологические факторы и глобализация стали объективными причинами роста неравенства. Причинно-следственная связь носит обратный характер: «усугубление неравенства было обусловлено главным образом ростом политической поляризации». Политика играет решающую роль как в стимулировании равенства, так и в стимулировании неравенства: и то и то всегда является политическим выбором. В основе неравенства лежат институты и правовые нормы, которые изменяются под действием политической воли. Средний класс является целиком искусственным, рукотворным образованием. Своему существованию он обязан Новому курсу, а не действию стихийных рыночных сил или технологических революций. Напротив, для стихийных сил рынка характерно порождение неравенства, а не равенства. Свободный рынок может создавать много богатства, но не может «правильно» это богатство распределять, чтобы сделать общество справедливым. А поэтому, если рыночная экономика будет предоставлена самой себе, она не создаст средний класс.

Новой эпохе неравенства предшествовали политические решения Республиканской партии, полный контроль над которой в 1970-х установили радикальные консерваторы, «вознамерившиеся свергнуть достижения Нового курса». Консерваторы снизили ставки налогообложения наиболее высоких доходов, сократили социальные программы и подавили профсоюзы. Кругман указывает, что новое консервативное движение в принципе недемократично, поскольку действовало только в интересах богатого меньшинства. Главной проблемой тогда становится объяснение того, как партия, выражающая интересы меньшинства, смогла завоевать голоса большинства. «Как консерваторы смогли выиграть выборы, проводя политику, которая вредна для большей части людей, в те времена, когда процветание сделало средний класс таким сильным, каким он не был никогда в истории страны?» – вопрошает автор.

Кругман дает простой ответ. Помимо денег и различных махинаций , за успехами республиканцев стоит расизм . Расовая проблема – причина поворота от государства всеобщего благосостояния : она стоит за стремлением консерваторов отменить достижения экономической политики равенства . Расизм для Кругмана оказывается универсальным объясняющим конструктом. Американская история отягощена длительным опытом рабства, который сказывается до сих пор. Большинство поддерживает республиканцев (то есть голосует против своих экономических интересов, выступая за снижение налогов для сверхбогатых), потому что оно либо одурачено пропагандой правых, либо состоит из латентных расистов. Материально неблагополучный сторонник Республиканской партии – либо жертва пропаганды, либо расист.

Республиканцы смогли создать свою сложную коалицию. Ее столпы – мораль, свободный рынок и расизм, которые, согласно Кругману, пытаются разрушить демократию с разных сторон. Религиозные моралисты сделали так, чтобы человек смог возвыситься над своими материальными интересами и посмотреть на реальность сквозь призму культурных войн. Расисты говорили о том, что основной выигрыш от социального государства получают меньшинства. Сторонники свободного рынка апеллировали к тому, что от снижения налогов и дерегулирования выиграют все. Демократы же предстали в республиканской пропаганде как далекие от простого народа элитисты, сторонники абортов, атеисты и симпатизирующие меньшинствам.

В завершение книги Кругман формулирует программу для современного прогрессивного движения, которое должно возглавить Демократическая партия. Основная цель движения – завершение политики Нового курса или, как говорит Кругман, современный Новый курс. Такая политика приведет к уничтожению консервативного движения и сплочению граждан вокруг Демократической партии. Первостепенная задача на этом пути – создание всеобщей и общедоступной системы здравоохранения. Для выравнивания доходов и для финансирования системы здравоохранения необходимо ввести высокие прогрессивные налоги. Однако, добавляет Кругман, для последующей активной социальной политики, которая неизбежно последует за реформой системы здравоохранения, придется обложить высокими налогами не только сверхбогатых, но и сам средний класс – большинство, в интересах которого в конечном счете проводится вся политика государства всеобщего благосостояния. Средний класс нужно обложить высокими налогами в его же интересах, чтобы обеспечить больше социальной защиты в будущем, уверяет Кругман, приводя пример Европы.

Кругмановский экскурс в американскую историю позволяет сделать ряд более интересных выводов относительно предпосылок его рассуждений. Для американского экономиста демократия – это система, в которой большинство получает право решать все, в том числе, отнимать ли деньги и собственность у меньшинства или нет. Если большинство ограничивается в таком праве, то это, согласно Кругману, равноценно авторитаризму. Права собственности в такой картине мира вторичны по отношению к правам большинства. Большинство имеет право, руководствуясь логикой справедливости (то есть представлением о том, что большинство принимает решения, а не меньшинство), отнять собственность у меньшинства. Все это подкрепляется убеждением в том, что такая справедливость может быть экономически эффективной. Таким образом, в кругмановской демократии права индивидов растворяются, их заменяет логика справедливого действия большинства. Общество не может быть справедливым, если права богатого индивида ценятся так же, как права менее богатого большинства. Такая демократия рискует превратиться в систему, в которой права нестабильны и меняются вместе с подушевым доходом. С другой стороны, взгляды Кругмана на демократию отличаются крайним элитизмом . Она не может функционировать без прогрессивного правительства , которое направляют правильные экономисты , разделяющие правильные , кейнсианские , макроэкономические концепции .

Логика рассуждений американского экономиста наводит на мысль, что с его точки зрения невозможно, чтобы консерваторы искренне разделяли бы свои представления о справедливом обществе – столь же искренне, как и Кругман свои. Для него люди просто не могут действовать против своих экономических интересов, если их хорошо понимают. Экономические интересы граждан состоят в том, чтобы большинство перераспределяло доходы в свою пользу. Бедный должен хотеть высоких налогов для богатых. В противном случае он не понимает своих экономических интересов. Кроме экономических интересов, все остальные становятся ирреальными. При этом Кругман считает, что экономические интересы могут поддаваться искажению посредством политики, которая опять-таки исходит из экономических интересов. Люди не могут искренне верить в свободное общество, в котором правительство ограничено, налоги низкие, успешные получают вознаграждение за свои успехи, а собственность является фундаментальным институтом. Более того, они не голосуют за политиков-атеистов, представителей нетрадиционной сексуальной ориентации, цветных, сторонников абортов, потому что одурачены республиканской пропагандой, отвлекающей их от своих интересов, и только поэтому. Культурные противостояния и конфликты не имеют смысла. Кругман с легкостью отвергает стремление людей, не желающих всевластия государственной бюрократии, жить в обществе с минимальным государством. Для него они – опасные радикалы и марионетки в руках крупных корпораций. Парадоксально, но в такой логике люди вообще не могут хотеть свободы как возможности защититься от принуждения со стороны других. Они могут только хотеть принуждать других платить высокие налоги в своих интересах. Однако если вы не верите в то, что другие могут иметь убеждения, выходящие за пределы их экономических интересов, фундамент ваших собственных убеждений оказывается под вопросом. Несмотря на то что уничтожение консерватизма, затеянное Кругманом, похоже местами на карикатуру, «Кредо либерала» – очень показательная работа по современному американскому левому либерализму, со всем набором присущих ему недостатков, комплексов и страхов.

Начнем с выделения главных родовых черт революционно-де­мократического радикализма. К ним мы относим: 1) отведение на­родным массам главной, решающей роли в революционном преобра­зовании общества; 2) приоритет революционных ценностей над го­сударственными; 3) негативное отношение к авторитарности, дик­таторским методам в общественной и партийной жизни; 4) допу­щение политического террора как крайней меры с избирательной, индивидуальной направленностью; 5) усеченный либерализм, т.е. частичное признание самоценности правовых и гуманистических принципов, допущение возможности реформистского пути в осу­ществлении радикальных социальных преобразований.

К наиболее видным представителям революционно-демократи­ческого радикализма, по нашему мнению, следует отнести A.И. Герцена, В.Г. Белинского, Н.Г. Чернышевского, Н.А. Добролюбова, П.Л. Лаврова, М.А. Бакунина, Н.К. Михайловского, П.А. Кропоткина. В XX в. эту линию продолжили эсеры, анархисты и правые соци­ал-демократы-меньшевики.

Революционно-демократический радикализм как течение об­щественной мысли стал оформляться в самостоятельное идейное направление в 30-40-х гг. XIX в. Его появление связано с про­никновением в Россию западных социалистических идей и возник­новением интеллектуальной потребности приспособить, их к рус­ской действительности.

Первоначально вопросы социалистической теории поднимались в спорах западников и славянофилов и звучали в контексте острой проблемы выбора Россией своего исторического пути. Серь­езные разногласия в отношения к данной проблеме привели к идейно-политическому расколу внутри русской оппозиционной ин­теллигенции, в результате чего образовались два противостоящих друг другу лагеря - революционно-демократический и либе­ральный.

Представители первого стояли на социалистических и радикально-революционаристских позициях, а второго - на буржуазно-реформистских.

С этого времени наступил продолжительный период конфрон­тации революционного и либерального направлений в политико-интеллектуальной российскойжизни. На всем его протяжении рево­люционная демократия в лице различных своих представителей либо полностью разрывала все отношения с либеральной интелли­генцией, либо в определенные моменты готова была частично раз­делить ее взгляды и пойти на союз с нею (Герцен, Лавров, Ми­хайловский, Плеханов и др.).

Но какие бы идейные повороты ни происходили в истории ре­волюционно-демократического радикализма, всегда неизменным концептуальным его ядром оставалась идея демократического со­циализма.

Политическая и теоретическая окраска этой идеи могла быть разной. Она то облекалась в одежды народнического («кре­стьянского», «общинного») социализма, то соединялась с социал-демократическими концепциями меньшевизма, ориентированными на западную демократию.

Разработка данной идеи приводила к постановке сложной проблемы - соединения принципов демократии и социализма в ус­ловиях отсталой России.

Другой проблемой, ставшей центральной для революционной российской демократии, был вопрос о соотношении революционно-насильственныхимирных реформистских методов при осуществле­нии социального переворота.

В отличие от радикалов якобинского толка, установивших приоритет насильственных методов, революционно-демократические радикалы неоднозначно подходили к решению данной пробле­мы. В то же время позиция либералов, осуждавших всякое рево­люционное насилие, весьма критически воспринималась революци­онными демократами, которые нередко усматривали в ней даже черты реакционности.

В ряду главных проблем революционной демократии - место и роль интеллигенции в социалистической революции. Эта проб­лема включала следующие аспекты: 1) задачи интеллигенции в предреволюционный период и ее роль в подготовке политического переворота; 2) задачи интеллигенции по обеспечению подлинного народовластия и свободы личности в ходе революционных преоб­разований; 3) задачи формирования новой культуры и нового че­ловека.

Данные вопросы в среде революционной демократии вызывали острые дискуссии. Об этом полемизировали Герцен, Бакунин иЛавров, народовольцы и «чернопередельцы».

Рассмотрим подробнее концепции некоторых крупных пред­ставителей революционно-демократического направления российс­кого радикализма.

Александр Герцен под влиянием славянофилов и П.Я.Чаадаева глубоко проникся идеей особого пути развития России. Изучая революци­онный опыт Западной Европы, Герцен укрепился в мысли, что Ев­ропа применительно к таким проблемам, как государство и лич­ность, власть и свобода, коммунизм и эгоизм (в широком смысле этого слова), «предлагает решение ущербное и отвлеченное».

Опыт всех буржуазных республик, по его мнению, показал, что они никогда не воплощали суверенитета народа, не вели к подлинному освобождению, личности. «Все революции не удались в Европе потому, что они не касались ни поля, ни мастерской, ни даже семейных отношений и были сбиты с дороги мещанством».

Вместе с тем Герцен считал, что опыт Европы весьма поле­зен для России, поскольку может предостеречь от возможных по­литических и теоретических ошибок и к тому же обогатить революционную российскую мысль новыми знаниями, стимулирующими поиски иных путей к демократическому устройству общества.

У России, по мнению Герцена, есть важное преимущество пе­ред Западом, ибо история дает ей шанс воспользоваться европейским опытом и тем самым избежать узости буржуазной демо­кратии. В одном из обращений к своим европейским коллегам он писал: «Мы идем вам навстречу в будущем перевороте, нам не нужно для этого проходить через те топи, по которым вы прош­ли... Ваши усилия, ваши старания - для нас поучения. История весьма несправедлива, поздно приходящим дает она не оглядки, а старшинство опытности».

Альтернативу «мещанской» цивилизации Запада Герцен видел в русском социализме, к которому может прийти Россия, если мо­билизует весь свой национально-культурный и интеллектуальный потенциал. Этот потенциал Герцен находил не только в крестьянской общине, несущей, по его мнению, зародыш будущего соци­алистического устройства, но и в скрытых духовно-нравственных силах всего русского народа. «Мне кажется, - писал Герцен в 1649 г., - что в русской жизни есть нечто более высокое, чем община, и более сильное, чем власть... Я говорю о той внут­ренней, но вполне сознающей себя силе, которая так чудодейст­венно поддерживала русский народ под игом монгольских орд и немецкой бюрократии... Эта сила, независимо от всех внешних событий и вопрекиим сохранила русский народ и поддержала его несокрушимую веру в себя».

Вместе с тем Герцен не идеализировал народ, сознавая на­сколько глубоко в его психологию и быт проникла сервильность. Привычка к рабству - одно из главных препятствий на пути к со­циалистической революции. Тем не менее, в России, по его мне­нию, переход к социализму будет легче осуществить, чем на За­паде, благодаря коллективистскому духу крестьянских масс и особенностям устройства крестьянской общины. Запад же придет к социализму в результате пролетарской борьбы. Эту мысль Гер­цен выразил в знаменитой своей фразе: «Вы пролетариатом к со­циализму, мы социализмом к свободе».

Переход России к социализму, по Герцену, может быть осу­ществлен в различных формах. В основном он рассматривал три альтернативных варианта: либо стихийный народный бунт, либо мирная «самодержавная революция», либо организованный револю­ционной интеллигенцией переворот, желательно бескровный.

Над этой же триадой вариантов размышлял и Бакунин, ста­вивший вопрос так: «Романов, Пугачев или Пестель?» «Романов» -это реформа «сверху», «Пугачев» - крестьянский бунт, «Пестель» - организованный революционным меньшинством политический пере­ворот.

Бакунин из всех вариантов выбрал «Пугачева». Что касает­ся Герцена, то его решение не было столь однозначным. Вариант «Пугачев» он считал наиболее вероятным в том случае, если по своей политической недальновидности правительство не освобо­дит крестьян «сверху».

Понимая, к каким страшным и непредсказуемым последствиям может привести готовность крестьян «взяться за топоры», Гер­цен пытался убедить царя в необходимости скорейших реформ: «Торопитесь! Спасите крестьян от будущих злодейств, спасите его от крови, которую он должен будет пролить».

Хотя для Герцена предпочтительней был мирный путь ради­кальных преобразований, он все же считал, что затягивание с революцией «сверху» может привести к гораздо худшим последст­виям для страны, чем крестьянский бунт. В одной из статей, ана­лизируя данную позицию, Герцен писала «Мы не любители восста­ний и революции ради революции, и мы думаем, - и эта мысль нас радовала, - что Россия могла бы сделать свои первые шаги к свободе и справедливости без насилия и ружейных выстрелов. Нише правительство было достаточно сильным, чтобы начать «сверху» эту революцию; но теперь оно свою силу утратило... Куда же мы идем? Очень возможно - к ужасной жакерии, к массовому вос­станию крестьян. Мы вовсе не хотим его... но, с другой сторо­ны, рабство и состояние мучительной неизвестности... еще ху­же, чем жакерия».

Признавая позитивную историческую роль крестьянского вос­стания, Герцен однако осуждал интеллигентскую агитацию, при­зывающую крестьян к топору. Прежде чем бросать в массы такие лозунги, нужно подготовить организационную базу и выработать тактику. «Призвавши к топору, - учил Герцен революционеров, - надобно овладеть движением, надобно иметь организацию, надоб­но иметь план, силы и готовность лечь костьми, не только схва­тившись за рукоятку, но и схватив за лезвие, когда топор слиш­ком расходится».

Таким образом, Герцен полагал, что для достижения социа­листических целей, необходимо внести организованность и пла­номерность в стихийное крестьянское движение. Нужно создать организацию, которая подготавливала бы восстание и руководила революционным процессом.

Якобинский вариант «Пестель» не устраивал Герцена, как и вариант «Пугачев». Первый - из-за его заговорщической тактики и экстремизма, второй - по причине сти­хийности и кровавости крестьянского бунта. Большие сомнения внушал и вариант «Романов», который мог не пройти в силу соп­ротивления правящих верхов. Мирный путь радикальных реформ «сверху» был маловероятен.

Тем не менее, Герцен определил для себя наиболее приемле­мые пути социалистического переворота. Первый - путь органи­зованной подготовки крестьянского восстания - был наилучшим, по его мнению, в том случае, если массовых революционных дви­жений не избежать. Второй - путь парламентского развития Рос­сии, возможный при усилении демократического мирного движения «снизу». Последний - парламентский - вариант был смоделирован Герценом в пореформенный период. Под впечатлением земской ре­формы он писал: «Итак, остается созыв «великого сбора», пред­ставительства без различия классов, - единственное средство для определения действительных нужд народа и положения, в ко­тором мы находимся... Каково бы ни было первое учредительное собрание, первый парламент - мы получили свободу слова, обсуж­дения и законную почву под ногами. С этими данными мы можем двигаться вперед».

Таким образом, поиски путей революционных преобразований приводили Герцена к позиции, своеобразно сочетавшей идеи «рус­ского социализма», революционного радикализма и либерального парламентаризма.

Данная позиция вызывала нападки со стороны других рус­ских радикалов, прежде всего якобинцев, а также сторонников революционно-демократического радикализма - Бакунина и Чер­нышевского.

Герцена обвиняли в либеральных колебаниях, примирении с казенным буржуазным демократизмом. Бакунин упрекал его в го­товности принять «красный бюрократизм».

Герцен, полемизируя с Бакуниным в письме «К старому товарищу» (1869 г.), утверждал, что путь насилия и террора не ведет к созданию нового. «Подорванный порохом, весь мир бур­жуазный, когда уляжется дым и расчистятся развалины, снова начнет с разными изменениями какой-нибудь буржуазный мир... Ни одна основа из тех, на которых покоится современный порядок, из тех, которые должны рухнуть и пересоздаться, не настолько почата и расшатана, что ее достаточно было вырвать силой, чтоб исключить ееиз жизни».

Насилием, утверждал Герцен, «можно лишь расчистить мес­то - не больше». Чтобы новые социальные институты были проч­ными, они должны органически вырастать из старых и «снимать» их. «Собственность, семья, церковь, государство были огромны­ми воспитательными формами человеческого освобождения и развития - выходили изних по миновании надобности».

Якобинство, возлагающее всю ответственность за старые со­циальные беды на представителей «прежней правды» и уничтожаю­щее их, по Герцену, есть «нелепая несправедливость». Грозить собственникам карой и разорением, склонять их к добровольной бедности страшной картиной страданий - наивность. «Из этих средств социализм вырос». Собственник должен сам убедиться, что гораздо выгоднее пойти на определенные уступки, чем бес­смысленно истощать свои силы в борьбе против революционных масс, ибо «чем она упорнее и длительнее, тем к большим потерям и гибелям она приведет». Надо не уничтожать сторонников старого порядка, а дать им возможность спасения» через комп­ромисс. «Новый водворяющийся порядок, - подчеркивал Герцен, - является не только мечом рубящим, но и силой хранительной. На­нося удар старому миру, он не только должен спасти все, что в нем достойно спасения, но оставить на свою судьбу все не меша­ющее, разнообразное, своеобычное».

Революционный террор, по мнению Герцена, сокрушая старые формы жизни, не уничтожает предрассудки и рабскую психологию. Напротив, вызванный им страх консервируетих, вгоняет еще глубже внутрь, «приостанавливает их оправдание и не касается содержания». Отсюда вывод: «Нельзя людей освобождать в наруж­ной жизни больше, чем они освобождены внутри».

Таким образом, Герцен полагал, что социалистические пре­образования не приведут к реальному освобождению народа, если для этого не созрели духовные предпосылки в самом народе, если рабское состояние для него более привычно, чем свобода. «Как ни странно, но опыт показывает, что народам легче выносить насильственное рабство, чем дар излишней свободы». В этом высказывании Герцена сквозит предчувствие, пожалуй, самого главного социокультурного конфликта, который будет переживать Россия на протяжении многих десятилетий, конфликта, свойствен­ного и нашему времени.

Герценовские мысли о внутренней и внешней свободе сбли­жают его с русскими либеральными мыслителями конца XIX - на­чала XX вв.

Радикализм Герцена, оставаясь в целом революционно-демо­кратическим, вместе с тем включал целый ряд либеральных идей и постулатов. Своей публицистической деятельностью Герцен пы­тался смягчить все усиливавшееся противостояние в русском об­разованном обществе между революционными радикалами и либера­лами. Однако конфронтационная тенденция оказалась сильнее, чем линия политического компромисса. Обострение конфликта между двумя оппозиционными течениями было связано с появлением в об­щественной жизни России такого своеобразного явления, как ра­дикализм «шестидесятников».

«Шестидесятники» - второе поколение революционно-демокра­тических радикалов после Герцена, Огарева и других представи­телей дворянского радикализма. Интеллектуальными основами им служили: 1) нигилистическая концепция Д.И. Писарева, призывав­шего ниспровергать все прежние обычаи, нравственные нормы и порядки; 2) философский позитивизм и вульгарный материализм; 3) этика «разумного эгоизма»; 4) утилитарная концепция культуры; 5) субъективная социология; 6) теория «общинного» социа­лизма.

В начале 60-х гг. в среде русских радикалов были широко распространены просветительские идеи. Писарев призывал вли­вать в народ научные знания не только «ведрами», но и «соро­ковыми бочками». Чернышевский утверждал, что важнейшей силой общественного прогресса является наука, которая просветляет народный ум и поднимает массы на сознательную борьбу против общественных порядков. В связи с этим он считал, что лозунгом революционера-просветителя должны стать слова поэта: «Ты вста­вай, во мраке спящий брат!»

Фигура НиколаяЧернышевского - самая яркая и влиятельная в среде радикалов-«шестидесятников». Он по праву считается властите­лем дум этого поколения.

Одной из главных черт радикализма Чернышев­ского часто называют его антилиберализм, который способство­вал полному разрыву русских революционных радикалов с либе­ральным течением и повороту к правовому нигилизму.

Понятия «либерал» и «демократ» Чернышевский рассматривал как противоположности. Он писал: «У либералов и демократов существенно различны коренные желания, основные побуждения». Либералы, по его мнению, стремятся прежде всего к политической свободе, заботятся о политических правах, забывая при этом о «житейском благосостоянии масс, которое одно и дает возможность осуществления права». Демократы же (речь идет о революционных демократах) не остановятся перед тем, чтобы «производить реформы с помощью материальной силы», и для ра­дикальных реформ готовы «жертвовать и свободой слова и конс­титуционными формами».

Либералы, утверждал Чернышевский, хотят преобразований, но желают вводить их постепенно, «без всяких по возможности сотрясений». Они всегда будут искать поводов, чтобы избежать коренных переломов общественного устройства и повести свое дело путем маленьких исправлений, при которых не нужны ника­кие чрезвычайные меры. Демократы же считают, что только «пе­ревороты в материальных отношениях по владению землею, по за­висимости от капитала драгоценны для массы», ибо задавленным нуждой «простолюдинам» будет не до политики.

Либералы проводят свою политическую, линии в интересах людей материально независимых и с развитыми умственными спо­собностями, готовых сознательно участвовать в выборах и работе парламента. Демократы, подчеркивал Чернышевский, выражают интересы «простолюдинов», чей быт препятствует «человеческому благосостоянию и осуждает людей на темноту».

Главный для Чернышевского политический вопрос о том, что первично, социальная революция, изменяющая материальные усло­вия жизни широких масс, или политические либеральные реформы, не ведущие к коренным изменениям социального строя, решался им в пользу революции, за которую выступали революционные де­мократы.

Полемика Чернышевского с либералами принимала порой столь ожесточенный характер, что даже Герцен выступил с протестом против его нападок на либеральных публицистов. В № 44 «Коло­кола» (1 июня 1859 г.) он опубликовал статью под названием «Very dangerous!!!» («Очень опасно!!!»), где обвинил авторов «Современника», и в первую очередь Чернышевского, Добролюбова и Некрасова, в «пустом балагурстве», в освистывании первых опытов гласности, «у которой еще не заросли волосы на пол голове, так как она недавно сидела в остроге».

Позиция Герцена, более мягкая и толерантная, содержала элементы политического- плюрализма и идейно-политической тер­пимости. В публицистике Чернышевского сквозит дух революцион­ного сектантства и нетерпимости к противникам социалистически революции. От Герцена идут нити не только к народническому социализ­му, но и к русским либералам и к меньшевикам. От Чернышевско­го - к революционным народникам, эсерам и большевикам.

Вместе с тем, несмотря на различный характер радикализма Герцена и Чернышевского, в их размышлениях о путях переустрой­ства России было много общего. Например, Ф. Дан считал, что оба мыслителя работали над трудной проблемой соединения социализ­ма и демократии в условиях России и оба, по его мнению, приш­ли к одинаковому выводу, что для России приоритетная задача - социалистическая революция, которая откроет возможности для дальнейшей демократизации страны.

Поражение декабристов и усиление полицейско-репрессивной политики правительства не привели к спаду общественного движения. Напротив, оно еще более оживилось. Центрами развития общественной мысли стали различные петербургские и московские салоны (домашние собрания единомышленников), кружки офицеров и чиновников, высшие учебные заведения (в первую очередь Московский университет), литературные журналы: «Москвитянин», «Вестник Европы». «Отечественные записки», «Современник» и др. В общественном движении второй четверти XIX в. началось размежевание трех идейных направлений: радикального, либерального и консервативного. В отличие от предыдущего периода активизировалась деятельность консерваторов, защищавших существовавший в России строй.

Консерватизм в России опирался на теории, доказывавшие незыблемость самодержавия и крепостного права. Идея необходимости самодержавия как своеобразной и издревле присущей России формы политической власти своими корнями уходит в период укрепления Русского государства. Она развивалась и совершенствовалась в течение XVIII-XIX вв. приспосабливаясь к новым общественно-политическим условиям. Особое звучание для России эта идея приобрела после того, как в Западной Европе было покончено с абсолютизмом. В начале XIX в. Н. М. Карамзин писал о необходимости сохранения мудрого самодержавия, которое, по его мнению, «основало и воскресило Россию». Выступление декабристов активизировало консервативную общественную мысль.

Для идеологического обоснования самодержавия министр народного просвещения граф С. С. Уваров создал теорию официальной народности. Она была основана на трех принципах: самодержавие, православие, народность. В этой теории преломились просветительские идеи о единении, добровольном союзе государя и народа, об отсутствии социальных антагонизмов в русском обществе. Своеобразие России заключалось в признании самодержавия как единственно возможной в ней формы правления. Эта идея стала базисной для консерваторов вплоть до крушения самодержавия в 1917 г. Крепостное право рассматривалось как благо для народа и государства. Консерваторы считали, что помещики осуществляют отеческую заботу о крестьянах, а также помогают правительству поддерживать порядок и спокойствие в деревне. По мнению консерваторов, необходимо было сохранять и укреплять сословную систему, в которой ведущую роль играло дворянство в качестве главной опоры самодержавия. Православие понималось как присущая русскому народу глубокая религиозность и приверженность ортодоксальному христианству. Из этих постулатов делался вывод о невозможности и ненужности коренных социальных изменений в России, о необходимости укрепления самодержавия и крепостного права.

Теория официальной народности и другие идеи консерваторов развивались журналистами Ф. В. Булгариным и Н. И. Гречем, профессорами Московского университета М. П. Погодиным и С. П. Шевыревым. Теория официальной народности не только пропагандировалась через прессу, но и широко внедрялась в систему просвещения и образования.

Либеральное направление

Теория официальной народности вызвала резкую критику либерально настроенной части общества. Наибольшую известность получило выступление П. Я. Чаадаева, написавщего «Философические письма» с критикой самодержавия, крепостничества и всей официальной идеологии. В первом письме, опубликованном в журнале «Телескоп» в 1836 г., П. Я. Чаадаев отрицал возможность общественного прогресса в России, не видел ни в прошлом, ни в настоящем русского народа ничего светлого. По его мнению, Россия, оторванная от Западной Европы, закостенелая в своих нравственно-религиозных, православных догмах, находилась в мертвом застое. Спасение России, ее прогресс он видел в использовании европейского опыта, в объединении стран христианской цивилизации в новую общность, которая обеспечит духовную свободу всех народов.

Правительство жестоко расправилось с автором и издателем письма. П. Я. Чаадаева объявили сумасшедшим и отдали под полицейский надзор. Журнал «Телескоп» закрыли. Его редактор - Н. И. Надеждин был выслан из Москвы с запрещением заниматься издательской и педагогической деятельностью. Однако идеи, высказанные П. Я. Чаадаевым, вызвали большой общественный резонанс и оказали значительное влияние на дальнейшее развитие общественной мысли.

На рубеже 30-40-х годов XIX в. среди оппозиционных правительству либералов сложилось два идейных течения - славянофильство и западничество. Идеологами славянофилов были писатели, философы и публицисты: К. С. и И. С. Аксаковы, И. В. и П. В. Киреевские, А. С. Хомяков, Ю. Ф. Самарин и др. Идеологами западников - историки, юристы, писатели и публицисты: Т. Н. Грановский К. Д. Кавелин, С. М. Соловьев, В. П. Боткин, П. В. Анненков, И. И. Панаев, В. Ф. Корш и др. Представителей этих течений объединяло желание видеть Россию процветающей и могучей в кругу всех европейских держав. Для этого они считали необходимым изменить ее социально-политический строй, установить конституционную монархию, смягчить и даже отменить крепостное право, наделить крестьян небольшими наделами земли, ввести свободу слова и совести. Боясь революционных потрясений, они считали, что само правительство должно провести и необходимые реформы. Вместе с тем были и существенные различия во взглядах славянофилов и западников.

Славянофилы преувеличивали особенность исторического пути развития России и се национальную самобытность. Капиталистический строй, который утвердился в Западной Европе, казался им порочным, несущим обнищание народа и падение нравов. Идеализируя историю допетровской Руси, они настаивали на возвращении к тем порядкам, когда Земские соборы доносили до власти мнение народа, когда между помещиками и крестьянами якобы существовали патриархальные отношения. В то же время славянофилы признавали необходимость развития промышленности, ремесел и торговли. Одна из основополагающих идей славянофилов заключалась в том, что единственно верной и глубоко нравственной религией является православие. По их мнению, русскому народу присущ особый дух коллективизма в отличие от Западной Европы, где царит индивидуализм. Борьба славянофилов против низкопоклонства перед Западом, изучение ими истории народа и народного быта имели большое положительное значение для развития русской культуры.

Западники исходили из того, что Россия должна развиваться в русле европейской цивилизации. Они резко критиковали славянофилов за противопоставление России и Запада, объясняя ее отличие исторически сложившейся отсталостью. Отрицая особую роль крестьянской общины, западники считали, что правительство навязало ее народу для удобства управления и сбора налогов. Они выступали за широкое просвещение народа, полагая, что это единственно верный путь для успеха модернизации социально-политического строя России. Их критика крепостнических порядков и призыв к изменению внутренней политики также способствовали развитию общественно-политической мысли.

Славянофилы и западники заложили в 30-50-е годы XIX в. основу либерально-реформистского направления в общественном движении.

Радикальное направление

Во второй половине 20-х - первой половине 30-х годов характерной организационной формой антиправительственного движения стали кружки, объединявшие не более 20-30 членов. Они появлялись в Москве и в провинции, где не так сильно, как в Петербурге, утвердился полицейский надзор и шпионаж. Их участники разделяли идеологию декабристов и осуждали расправу с ними. Вместе с тем они пытались преодолеть ошибки своих предшественников, распространяли вольнолюбивые стихи, критиковали правительственную политику. Широкую известность приобрели произведения поэтов-декабристов. Вся Россия зачитывалась знаменитым посланием в Сибирь А. С. Пушкина и ответом ему декабристов.

Московский университет стал центром формирования антикрепостнической и антисамодержавной идеологии (кружки братьев П. М. и В. Критских, Н. П. Сунгурова и др.). Эти кружки действовали непродолжительное время и не выросли в организации, способные оказать серьезное влияние на изменение политического положения в России. Их члены лишь обсуждали внутреннюю политику, строили наивные планы реформирования страны. Однако правительство жестоко расправилось с участниками кружков. Студент А. Полежаев за свободолюбивую поэму «Сашка» был исключен из университета и отдан в солдаты. По личному повелению императора часть членов кружка братьев Критских заточили в Шлиссельбургскую крепость и каземат Соловецкого монастыря, некоторых выселили из Москвы и отдали под надзор полиции. Одних участников «Сунгуровского общества» суд приговорил к ссылке на каторжные работы, других - к отправке в солдаты.

Тайные организации первой половины 30-х годов XIX в. имели в основном просветительский характер. Вокруг Н. В. Станкевича, В. Г. Белинского, А. И. Герцена и Н. П. Огарева сложились группы, члены которых изучали отечественные и иностранные политические произведения, пропагандировали новейшую западную философию.

Для второй половины 30-х годов характерен спад общественного движения в связи с разгромом тайных кружков, закрытием ряда передовых журналов. Многие общественные деятели увлеклись философским постулатом Г. В. Ф. Гегеля «все разумное действительно, все действительное разумно» и на этой основе пытались примириться с «гнусной», по оценке В, Г, Белинского, российской действительностью.

В 40-е годы XIX в. в радикальном направлении наметился новый подъем. Он был связан с деятельностью В. Г. Белинского, А. И. Герцена, Н. П. Огарева, М. В. Буташевича-Петрашевского и др.

Литературный критик В. Г. Белинский, раскрывая идейное содержание рецензируемых произведений, воспитывал у читателей ненависть к произволу и крепостничеству, любовь к народу. Идеалом политического строя для него было такое общество, в котором «не будет богатых, не будет бедных, ни царей, ни подданных, но будут братья, будут люди». В. Г. Белинскому были близки некоторые идеи Западников, однако он видел и отрицательные стороны европейского капитализма. Широкую известность приобрело его «Письмо к Гоголю», в котором он порицал писателя за мистицизм и отказ oт общественной борьбы. В. Г. Белинский писал: «России нужны не проповеди, а пробуждение чувства человеческого достоинства. Цивилизация, просвещение, гуманность должны стать достоянием русского человека». Разошедшееся в сотнях списков «Письмо» имело большое значение для воспитания нового поколения общественных деятелей радикального направления.

Петрашевцы

Оживление общественного движения в 40-х годах выразилось в создании новых кружков. По имени руководителя одного из них - М. В. Буташсвича-Пстрашевского - его участники были названы петрашевцами. В кружок входили чиновники, офицеры, учителя, писатели, публицисты и переводчики (Ф. М. Достоевский, М. Е. Салтыков-Щедрин, А. Н. Майков, А. Н. Плещеев и др.).

М. В. Пеграшевекий на паях создал со своими друзьями первую коллективную библиотеку, состоявшую преимущественно из сочинений по гуманитарным наукам. Пользоваться книгами могли не только петербуржцы, но и жители провинциальных городов. Для обсуждения проблем, связанных с внутренней и внешней политикой России, а также литературы, истории и философии члены кружка устраивали свои собрания - известные в Петербурге «пятницы». Для широкой пропаганды своих взглядов петрашевцы в 1845-1846 гг. приняли участие в издании «Карманного словаря иностранных слов, вошедших в состав русского языка». В нем они излагали сущность европейских социалистических учений, особенно Ш. Фурье, оказавшею большое влияние на формирование их мировоззрения.

Петрашевцы решительно осуждали самодержавие и крепостное право. В республике они видели идеал политического устройства и намечали программу широких демократических преобразований-В 1848 г. М. В. Петрашевский создал «Проект об освобождении крестьян», предлагая прямое, безвозмездное и безусловное освобождение их с тем наделом земли, который они обрабатывали. Радикальная часть петрашевцев пришла к выводу о назревшей необходимости восстания, движущей силой которого должны были стать крестьяне и горнозаводские рабочие Урала.

Кружок М. В. Петрашевского был раскрыт правительством в апреле 1849 г. К следствию привлекли более 120 человек. Комиссия квалифицировала их деятельность как «заговор идей». Несмотря на это. участники кружка были жестоко наказаны. Военный суд приговорил 21 человека к смертной казни, но в последнюю минуту расстрел был заменен бессрочной каторгой. (Инсценировка расстрела очень выразительно описана Ф. М. Достоевским в романе «Идиот».)

Деятельность кружка М. В. Петрашевского положила начало распространению в России западно-европейских социалистических идей.

А. И. Герцен и теория общинного социализма. Создание отечественной разновидности социалистической теории связано с именем А. И. Герцена. Он и его друг Н. П. Огарев еще мальчиками дали клятву бороться за лучшее будущее народа. За участие в студенческом кружке и пение песен с «гнусными и злоумышленными» выражениями в адрес царя они были арестованы и отправлены в ссылку. В 30 - 40-х годах А. И. Герцен занимался литературной деятельностью. Его произведения содержали идею борьбы за свободу личности, протест против насилия и произвола. За его творчеством пристально следила полиция. Поняв, что в России невозможно пользоваться свободой слова, А. И. Герцен в 1847 г. уехал за границу. В Лондоне он основал «Вольную русскую типографию» (1853 г.). выпустил 8 книг сборника «Полярная звезда», на титуле которых поместил миниатюру из профилей 5 казненных декабристов, организовал вместе с Н. П. Огаревым издание первой бесцензурной газеты «Колокол» (1857-1867 гг.). Последующие поколения революционеров видели огромную заслугу А. И. Герцена в создании вольной русской прессы за границей.

В молодости А. И. Герцен разделял многие идеи западников, признавал единство исторического развития России и Западной Европы. Однако близкое знакомство с европейскими порядками, разочарование в результатах революций 1848-1849 гг. убедили его в том, что исторический опыт Запада не подходит русскому народу. В связи с этим он занялся поиском принципиально нового, справедливого общественного устройства и создал теорию общинного социализма. Идеал общественного развития А. И. Герцен видел в социализме, при котором не будет частной собственности и эксплуатации. По его мнению, русский крестьянин лишен частнособственнических инстинктов, привык к общественной собственности на землю и ее периодическим переделам. В крестьянской общине А. И. Герцен видел готовую ячейку социалистического строя. Поэтому он сделал вывод, что русский крестьянин вполне готов к социализму и что в России нет социальной основы для развития капитализма. Вопрос о путях перехода к социализму решался А. И. Герценом противоречиво. В одних работах он писал о возможности народной революции, в других - осуждал насильственные методы изменения государственного строя. Теория общинного социализма, разработанная А. И. Герценом, во многом служила идейным основанием деятельности радикалов 60-х годов и революционных народников 70-х годов XIX в.

В целом вторая четверть XIX в. была временем «наружного рабства» и «внутреннего освобождения». Одни - молчали, напуганные правительственными репрессиями. Другие - настаивали на сохранении самодержавия и крепостничества. Третьи - активно искали пути обновления страны, совершенствования ее социально-политической системы. Основные идеи и направления, сложившиеся в общественно-политическом движении первой половины XIX в., с незначительными изменениями продолжали развиваться и во второй половине.

У нас не может быть подлинного, т. е. образцового, классического, либерализма. Ведь само наше общество нелиберально, мы живем в условиях нелиберальной среды. Тем не менее в России уже не в первый раз устанавливается либеральная власть. Каково же содержание этого правящего либерализма в нелиберальной, долиберальной стране?

Картина, открывающаяся сегодня взору наблюдателя, носит запутанный, эклектический характер. А сами действия наших либералов часто ситуативны: они думают одно, говорят другое, а делают третье, причем сделанное постоянно переделывают. Тем не менее принципиальный эклектизм этих течений, постоянные включения в либерализм отнюдь не либеральных тенденций и идей в целом не препятствуют выявлению доминирующих убеждений и установок той или иной группы либеральных политиков. Например, августовская власть установилась как власть либерал-радикалов. Главная задача этой власти состояла в том, чтобы возможно скорее оторвать общество от тех культурных, политических, правовых реалий, которые действовали в нем прежде.

Известно, что радикализм начинает доминировать в моменты крутых ломок. Основная причина его активизации заключена в реакции модернизаторского меньшинства на консерватизм общества, его значимых слоев. Побыстрее перескочить опасную переходную зону, одним прыжком взять рыночный "барьер" - вот цель, которую ставили либерал-радикалы, начиная движение к рынку. Упреки же в жестокости по отношению к населению парировались ими ссылками на укоренившиеся в обществе неквалифицированность работников, неконкурентоспособность выпускаемых товаров и нефункциональность многих институтов, на недостаточную напряженность труда и слабую инициативность, на привычку к социальному иждивенчеству.

Либерализм в России предстает как ценностное векторное понятие. Его нет, но к нему стремятся. Иными словами, либерализм ищут и конструируют, в каждый момент времени сверяясь с мировым опытом. Но стремление к скорейшему овладению либеральной ценностью приводит к тому, что очень часто за нее принимают нечто другое, редуцированное, возможно, являющееся лишь элементом, аспектом подлинного либерализма.

Либерализм в консервативной среде всегда как бы находится в оппозиции, даже тогда, когда он стоит у власти. Он пытается приспособиться к среде, к массовому утилитаризму, редуцируясь подчас до идеи рыночной экономики. При этом игнорируется, что либерализм - это прежде всего нравственность и философия, требующие добровольного творческого усилия человека на пути созидательной активности, самореализации, добровольного ограничения собственных прав признанием прав других людей, главенства закона, воплощенного во всеобщности права. В результате усвоения лишь части из общего спектра либеральных идей может оказаться, что, как и прежде (в случае с освоением западной науки и технических знаний), мы заимствуем лишь результат, некое средство, рискуя оказаться затем в положении ученика Чародея. Иными словами, продолжаем практику чисто утилитарного, инструментального, усеченного освоения мирового опыта. За современными либералами, так же как и за всеми иными идейными и политическими течениями, стоит историческая память, и это травмированная память.

Патовая ситуация модернизирующегося общества, в которую Россия попала в начале века, тяжесть многоукладной "мозаичности" социальной структуры, желание выйти из своих "анклавов" на более широкие просторы открытого либерального общества заставили либералов поддержать радикальную идею рывка в новое общество. Причем это общество представлялось большинству из них как обладающее всеми необходимыми либеральными достоинствами (не случайно "Вехи" были встречены столь яростной критикой).

В такой ситуации, сочетающей верхушечный элитарный либерализм и мощнейшие архаичные консервативнейшие почвенные пласты, жившие своей таинственной жизнью, общество решилось на радикальный революционный прорыв, обернувшийся, как известно, вовсе не тем, о чем мечтали либералы (и другие, отнюдь не либеральные социальные группы). Сложился особый третий лгав небуржуазной индустриализации, прямого замыкания крестьянской общины на государство, подключения социальной энергии коллективистско-социалистической почвы к локомотиву городской цивилизации. Сама же практика утилитарного использования мирового опыта в советское время еще больше утвердилась," коснувшись, кстати, и того, что осталось от либералов. Поскольку никаких "анклавов" либерализма, вроде существовавших до 1917 года (либеральные свободы, почти свободные наука и искусство, суд присяжных, путь либеральных реформ, которым следовала власть), естественно, не осталось, либерализм распылился.

Однако оказалось, что можно утилизовать и лагерную пыль. Тюремные "шарашки", устроенные Л.Берия,- пример подобной тенденции использования отечественного либерального потенциала как резервуара мирового опыта. Горький урок для либерализма в России состоит в том, что радикализм (в любой из своих ипостасей) не конструктивен как средство преодоления массового консерватизма. Постепенно приходит понимание того, что радикализация либерализма ставит цели либеральной модернизации под угрозу срыва; либерализм может быть легко опрокинут напором массового консерватизма.

Типы консерватизма в современной России

Ответом на либерализм в обществе всегда является консерватизм. Но так же, как яд в больших дозах смертелен, а в небольших - способен исцелить, консерватизм не всегда представляет для либерализма грозную оппонирующую силу. Он может, например, удерживать либерализм от крайностей. И суть дела - в конкретном содержании консервативных тенденций. Для судьбы либерализма в России это вопрос вопросов, ибо соотношение, взаимоотношения, диалог либерализма с консерватизмом зависят от того, какой из многочисленных бытующих на российской земле консерватизмов приобретет большее влияние, предстанет как ведущий в палитре общественных настроений, будет доминировать в социально и политически значимых решениях.

Консерватизм может-выступать в разных формах. Радикал-консерватизм, победивший в 1917 году и сумевший в конечном итоге осуществить традиционализирующую модернизацию страны, основывался на нравственности общинно-социалистического типа. Он был антисословным (что и маскировало его консервативную сущность) и, являясь государственническим, для осуществления своих целей сумел тем не менее использовать нравственные земледельческие идеалы крестьян о вольной жизни без государства и помещиков. О содержании радикального консерватизма ясно говорят его идеи, утвердившиеся в обществе. Первая идея - представление об обществе как о крестьянском дворе, где все связаны друг с другом родственными отношениями, и одновременно как о фабрике, работающей по единому директивному плану (подобно жестким приказам большака членам своей семьи). Идея эта сегодня потеряла в обществе всякий кредит. Однако вторая идея радикального консерватизма - идея советов - эксплуатируется до сих пор, котя и она в последнее время все больше попадает под огонь критики.

В целом лишь небольшие группы современных российских коммунистов (например приверженцы Нины Андреевой) по сию пору стойко следуют модернизированным версиям общинно-уравнительного консерватизма советского Alma. Подобный нелиберальный консерватизм никак не может удержать радикал-либерализм от крайностей, он способен только утвердить его на пути скорейшего разрыва с тоталитарным прошлым.

Тем не менее нелиберальный консерватизм питает разные идеи, к которым либерализм должен постоянно определять свое отношение. От нелиберального консерватизма идут, например, идеи сильного нелиберального государства, небольших производственных коллективов традиционного типа (например артелей), традиционные ценности семьи. Словом, возрождается, и достаточно активно, тот тип консерватизма, который всегда считался феодальной оппозицией буржуазному либерализму. Консервативные почвенные силы, те круги зарождающегося национального предпринимательства, которые себя с ним связывают, видят в подобных консервативно-почвенных идеалах альтернативу прошлым социальным и национальным катастрофам. Этот консерватизм, несомненно, имеет значительные шансы на успех и вовсе не всегда сохраняет стиль ретро. В плане государственного строительства здесь иногда возникают идеи, в которых, по сравнению с реализованным в советское время общинно-авторитарным принципом, есть несомненный прогресс. Он состоит в том, что эти идеи базируются уже не на энтропийном принципе всеобщей уравнительности, но на признании необходимости общественной иерархии, на закономерности различных интересов, на задаче их гармонизации со стороны государства, его институтов. Например, "Российские вести" 18 мая 1992 года опубликовали статью заместителя начальника Главного управления по подготовке кадров для государственной службы России Г.Атаманчука, где предлагается на уровне системы местного самоуправления в представительных органах перейти от скомпрометировавших себя бессильных и конфликтных советов к думам, которые составлялись бы из представителей сословий. Есть и другие опыты обращения к национальному опыту царской России. В целом этот долиберальный консерватизм неоднороден и нуждается в специальном изучении. В связи с анализом либерализма на первый план, однако, выступает тот факт, что консерватизм, как правило, оппонент либерализма. Это относится и к общинно-авторитарно-вечевому консерватизму, который хочет связать себя с возрождением аристократических, монархических, сословных традиций. В то же время эта форма консерватизма, его элементы в снятом, усеченном, преобразованном, модернизированном и ограниченном виде смогут войти в консерватизм иного типа, в тот консерватизм, который можно было бы назвать либеральным, т. е. развивающимся на собственно либеральной нравственной основе.

Что такое либеральный консерватизм и консервативный либерализм, есть ли между ними различие? Либеральный консерватизм есть прежде всего консерватизм", т.е. консерватизм почвенный, соответствующий нелиберальности, консерватизму широких слоев, но ослабленный, смягченный либеральными элементами. По сути, учитывая, что общество наше в целом нелиберально, только такой тип либерального консерватизма и может у нас утвердиться, по крайней мере, как -массовый. Консервативный либерализм - прежде всего форма самого либерализма. Его значение резко возрастает в условиях победившего либерализма, когда абстрактные ценности, идеалы либерализма надо.постоянно конкретизировать, превращать в программу повседневной деятельности далеких от либерализма людей. Иначе говоря, речь идет о возможности почвенного либерализма, т. е. либерализма, нашедшего или, по крайней мере, активно ищущего свою социальную базу.

Консервативный либерализм в долиберальном обществе - некоторый парадокс. Однако он существует и начинает постепенно завоевывать позиции в общественном сознании. По определению, для консервативного либерализма требуется либеральная почва. В долиберальном обществе таковая может найтись только внутри самого либерализма, т. е. ограниченной группы либерально настроенных людей. Это определяет незначительный до сих пор удельный вес консервативного либерализма как оппозиционного течения внутри либерализма, имеющего в своем спектре и либеральный марксизм, и социал-либерализм, и другие формы и виды либеральных течений и идеологий.

Существуют серьезные причины, которые стимулируют развитие консервативного либерализма. Во-первых, инверсионная динамика, которой до сих пор следовало российское общество, требует полярных поворотов. Строго говоря, разочарование в доминировании либерал-радикализма обращает людей к более умеренным стратегиям, т. е. к консервативному либерализму (при условии, естественно, ориентации именно на либеральную позицию и при удержании либералами власти на федеральном уровне). Во-вторых, коллективистское мышление присуще членам нашего общества, отменить это обстоятельство невозможно. Если ранее большинство солидаризировалось с коммунистами, то-теперь неожиданно быстро все стали ощущать себя либералами (по крайней мере, многие соглашаются с тем, что они считают либеральными позициями).

Это означает, что общество а целом нуждается в неких объединяющих его идеях, воспринимая их как возможность установления коммуникации, как язык, на котором люди могут разговаривать, договариваться друг с другом. Следовательно, возможен и общий поворот к консервативнолиберальным ценностям (как это ни невероятно). Если правящая элита будет заинтересована в утверждении-более умеренной политики (а она начинает интересоваться ею как только перестает бояться утратить власть), если различные элиты нашего общества сумеют договориться между собой - при том, что средства массовой информации будут транслировать консервативно-либеральные взгляды в достаточном объеме, - открывается путь распространения и утверждения консервативнолиберальной идеологии. Собственно говоря, общество упорно ищет подобную идеологию, ибо - и это в-третьих - российское общество долго было и еще очень долго будет консервативным. Все дело лишь в одном, чтобы оно стало не просто консервативным, но консервативно-либеральным, иными словами, сохранило реформистский потенциал, стремление продвигаться по пути к либеральным ценностям, не "свалившись" при этом в один из бесчисленных вариантов радикализма.

Я полагаю, что это могло бы стать общим желанием.

Консервативный либерализм: содержание и функции

Анализ литературы и различного рода документов, имеющих отношение к современному либеральному движению в России, позволяет сделать вывод о том, что в стране формируется консервативно-либеральное движение, опирающееся на множество разрозненных тенденций, ориентированных в этом направлении. Их можно видеть как в деятельности различных либеральных групп, так и в публицистике и научной литературе. Консервативно-либеральную тенденцию можно реконструировать по различным источникам. В результате выявляется достаточно последовательная, хотя во многих пунктах и недоработанная, недодуманная система представлений консервативного либерализма.

Консервативный либерализм-оппонент и противник радикального либерализма, но о рамках саз"coo либерального движения, в рамках освоеных либеральных идей и представлений. Оба этих направлении объединяет прежде всего желание вывести Россию из промежуточного состояния между традиционной и либеральной цивилизациями, способствовать формированию в стране общества либерального типа. Оба они для решения этой задачи пытаются сделать ставку на народную инициативу, на стремление людей к предпринимательству, на возрастание роли личности. Оба направления нацелены на осуществление модернизации, на создание в конечном итоге правового государства и гражданского общества, оба ориентированы на идеалы свободы и демократии.

В то же время существует ряд важных расхождений между радикальным и консервативным либерализмом. Прежде всего они касаются отношения к народной почве,"_ ".к массовому сознанию и деятельности людей. Если радикальный либерализм характеризуется стремлением преодолевать массовый почвенный консерватизм с использованием широкого диапазона средств, от материального и морального стимулирования до прямого административного воздействия на людей, то для консервативного либерализма характерен прежде всего страх перед почвенными силами, нежелание прибегать к административным мерам воздействия на значительную часть населения, признание (со ссылками на опыт отечественной истории) неспособности решить сложнейшие вопросы современности административными методами Если либеральный радикализм обращается к людям главным образом на языке рационализма, доказывает неизбежность, необходимость тех или иных мероприятий, жертв, терпении, то консервативный либерализм, не отрицая полностью этих методов, считает, что прежде всего необходимо сохранить большинству народа определенное психологически комфортное состояние. Последнего можно достичь совсем не рациональными средствами, а, скорее, созданием некоторой спокойной атмосферы, преодолением факторов, которые раздражают массы людей и способны при ухудшении ситуации спровоцировать опасные массовые действия.

Важное отличие лежит в сфере отношения к государству. Радикаллибералы предрасположены к преуменьшению роли государства, они возлагают надежды на спонтанные процессы в обществе. Консерваторы-либералы склонны полагать, что в России, где все значимые проблемы решались через государство, посредством государства, быстрый отказ от его функций неизбежно приведет к катастрофическим результатам. Они считают необходимым обеспечивать государственное регулирование, хотя и с четко определенным перечнем направлений. Государство для них выступает также гарантом стабильности в межнациональных отношениях внутри страны, что контрастирует с радикал-либеральной абсолютизацией идеи суверенизации, вплоть до местных органов власти.

Особенно остро встала сегодня проблема роли и места государства в экономической деятельности. Радикал-либералы считают, что общество в этой сфере уже созрело для рынка, демократии, для создания правового государства, для превращения общества в постиндустриальное и т. д. и т. п. Если до сих пор это не было реализовано, то лишь потому, что потенциальные возможности общества были задавлены политическими средствами. Просто нужна честная либеральная власть, которая уничтожит все остатки тоталитаризма, нелиберального авторитаризма, административной системы, и в сравнительно быстрые сроки все (или по крайней мере некоторые) благородные идеалы будут воплощены. Средства же для реализации подобных планов могут быть различными, и не последняя роль среди них отводится принуждению. Например, российский министр юстиции считает, что правительство может проводить реформы в обществе, которое, "по всей видимости, их отвергает"(1). Консервативно-либеральный взгляд оценивает подобные воззрения как очередную утопию. Для него достижение правового государства, рынка и т. д. - более далекая цель, тогда как непосредственной задачей является формирование ее предпосылок. Консервативно-либеральный подход состоит в том, чтобы искать средства и пути, выявлять соответствующие силы, которые помогут создать механизмы реализации либеральных целей.

(1) Федоров Н. Остаюсь бороться. "Российские вести", ноябрь 1991, с.2.

Радикал-либералы отрицают всякую возможность замены демократической системы авторитарной, котя практически достаточно часто прибегают к авторитарным методам. В противоположность им либералы-консерваторы считают, что нарастание неудач реформаторов делает в высокой степени вероятным приход к власти авторитарных лидеров, поэтому необходимо всеми силами готовиться к такой возможности. Подготовка эта должна заключаться в том, чтобы пытаться избежать авторитаризма на антилиберальной основе, допуская авторитаризм, отстаивающий либеральные ценности, т. е. в максимальной степени превратить авторитаризм в орудие и средство углубления либерализма, в частности развития рыночных отношений, борьбы с монополизмом в экономике, во всех сферах общественной жизни.

Существенное отличие двух рассматриваемых направлений складывается в сфере отношения к экономическим реформам. Радикальный либерализм склоняется к макрореформам. Быстрые и глубокие, они должны одновременно охватить максимально возможное число аспектов. Консерваторы-либералы тяготеют к осторожным, медленным реформам, включающим прощупывание реакции общества на каждый шаг, склонность к активизации прежде всего мелкого бизнеса, массовых низовых форм хозяйственной деятельности и т. д. Различие также состоит в том, что радикальный либерализм пытается опереться на развитые формы хозяйства, на уже существующие формы либерального общества (которые, однако, в действительности могут быть псевдолиберальными, псевдоэкономическими), тогда как консервативный либерализм согласен иметь дело с предпосылками либерализма, возможно отдаленными, от развития которых можно ожидать возникновения очагов, благоприятных для "прорастания" либерализма.

При переходе к рынку консервативно-либеральная позиция состоит в том, чтобы максимально ориентироваться на сложившиеся хозяйственные объекты, не допускать разрушения эффективных или необходимых производств. Приоритетность органического развития проявляется и в предложении варианта реформ, развиваемых согласно задаче имитации исторической логики складывания рынка, в частности формирования его, начиная с торговли, с укрепления мелкого и среднего предпринимательства, с подъема сельского хозяйства. отраслей, хранящих и перерабатывающих продовольственные товары, с производства строительных материалов и т. п.

Обращает на себя внимание точка зрения, развиваемая В. Найшулем, который противопоставляет свою позицию как "истинно либеральную" "либералам мнимым". Первые "защищают интересы своих ведомств на основе норм обычного права", тогда как вторые "чтят только то, что написано на бумаге, и не обращают внимание на неписанные законы"(2).

(2) Найшуль В. А. Либерализм и экономические реформа. "Мировая экономика и международные отношения", 1992, N8, с.78.

Найшуль считает, что в хозяйстве страны, начиная с брежневских времен, произошли значительные сдвиги, в результате которых административная торговля вместе с бартером стали составлять основы межпроизводственных отношений. Псевдогосударственная собственность "ведомственного типа" начала переоформляться в региональную. Найшуль исходит из существования исторически сложившегося обычного права, из которого путем ненасильственного дорегулирования должно произрасти дальнейшее развитие рыночных отношений. Препятствием является нежелание считаться с обычным правом, о котором реформаторы, общество ничего не знают.

Здесь нет возможности анализировать эту точку зрения по существу. Но обращает на себя внимание прежде всего исключительно напряженное внимание к реальности, что так нехарактерно для российских реформаторов с их ориентацией на нормативный идеал. Именно во внимании к реальности, сочетающемся с поиском ненасильственного выхода из кризиса заключается важнейший исходный элемент консервативного либерализма. Тем не менее в подходе Найшуля есть и настораживающий момент. Обычное право, выросшее из феодальных (а возможно, и дофеодальных) рентных отношений, содержит в себе определенный рыночный потенциал, который следует стимулировать. Но наши традиции содержат в себе также мощное стремление к монополизации во всех точках общества. И, что особенно важно, стремления разных типов монополистов находятся в непримиримом противоречии. Противоречия различных монополистов чреваты растрачиванием их энергии на борьбу друг с другом, в ходе которой реальное развитие рынка отступает на второй план. Борьба между монополистами состоит в постоянном переходе от господства центральной власти к ведомственной, от ведомственной - к региональной, от региональной - к колхозной, заводской и т. д. Тем самым игнорируется абсолютно необходимая для либерализма функция защиты общества от безразличной к его судьбе борьбы монополистов между собой, ибо монополизм на каждом уровне способен нести в себе заряд консерватизма, возможно весьма далекого от либерального.

Из этих расхождений возникает разное отношение к скорости проводимых реформ. Если радикальные либералы требуют моментальной реформы, быстрого прохода опасной переходной зоны, то либералы консервативного толка считают, что быстрые изменения, во-первых, приведут к разрушению существующего порядка, который при всех его недостатках все-таки позволяет избегать хаоса, распределять ограниченные ресурсы прежде всего в соответствии с массовыми представлениями о справедливости, следовательно, сохранить порядок даже при значительном истощении ресурсов. Кроме того, они считают, что быстрая попытка построить рыночную экономику в наших условиях обречена на неудачу, возможно катастрофическую по своим последствиям, так как результатом попыток форсированного создания рынка может стать контрреформа, способная опять забросить общество на какое-нибудь историческое бездорожье.

Существенным отличием между двумя формами либерализма является отношение к проблеме самобытности России. Эта проблема близка традиционному консерватизму, тяготеющему к консервации отсталости, имперскому шовинизму и изоляционизму, а теперь еще и к краснокоричневым вариантам. Традиционный консерватизм осмысляет ее за рамками рационального знания, трактуя как божественный промысел, судьбу, рок, тайну, вневременную универсальную сущность России, мистику общей судьбы. Либерал-радикалы избегают данной темы, не признавая, что таковая в принципе существует или заслуживает особого внимания. Консервативные же либералы признают ее существование и предлагают решать как научную проблему специфики общества, вполне познаваемую, рациональную, более того - могущую быть доведенной до операционного уровня, что потребует многосторонних усилий представителей разных наук, прежде всего историков, социологов, этнографов, психологов и экономистов. При этом они исходят из предпосылки, что сама консервативная традиция иррационального взгляда на самобытность России, как и вытекающая на нее концепция особого пути общественного развития страны,-лишь свидетельство недостатка научных знаний о предмете, т. е. о специфике общества, и, соответственно, низкого профессионального уровня принимаемых решений, вынужденных опираться на метод проб и ошибок, на хаотический поиск наугад. Неподкрепленность практического опыта теорией, их оторванность друг от друга, считают консервативные либералы, обусловливают относительно низкий уровень самосознания общества. Они постоянно работают над изучением и осмыслением почвенных традиций, внимательно анализируют массовые процессы, историю развития крупных социальных, социокультурных групп, прежде всего крестьянства до 1917 года, сельских мигрантов первой половины ХХ века, основных социальных групп современного российского общества, их ценностей и интересов.

С таким подходом тесно связано отношение к зарубежному опыту. Консервативно-либеральная позиция состоит в избирательном отношелашении к опыту западных обществ, использованию лишь того, что отвечает органически сложившимся потребностям страны. Например, возможно, в наших условиях мог бы оказаться полезным опыт программ общинного развития, апробированный в странах третьего мира, он не требует больших вложений капиталов и не амбициозен. В то же время бездумное перенесение самых прогрессивных образцов мирового опыта, если ист условий для их освоения, оценивается негативно. То же самое относится к теории либерализма. Даже наиболее прогрессивные ее достижения -признаются для условий нелиберальной среды утопичными. Показывается, что и движения с благородными и позитивными целями могут в определенных условиях изменять свое реальное содержание, направленность, приобретая традиционалистские смыслы и ориентацию (например некоторая часть экологических движений в отечественных реалиях).

Ценность радикального либерализма заключается в том, что он пытается соединить опыт мировой культуры, опыт наиболее развитых стран с проблемами нашей страны. Ценность консервативного либерализма - в другом: он пытается прорабатывать либеральную парадигму, ее основные идеи и принципы на почвенном материале, с учетом конкретных нравственных идеалов, исторически сложившегося регионального, культурного и профессионального опыта.

Если попытаться более четко сформулировать специфику либерально-консервативного крыла, то следует признать, что она заключается в стремлении воплотить либеральные идеи через обращение к массовым ценностям, опираясь на те или иные тенденции, которые существуют или только назревают, пытаясь стимулировать эти тенденции среди различных социальных групп. Оба крыла либерализма находятся перед серьезными (хотя и разнонаправленными) проблемами.

Консервативный либерализм стоит перед опасностью растворения в ночве, следовательно, потери своего либерального потенциала. Радикальный либерализм стоит перед опасностью полного отрыва от ночвы, превращения в чисто доктринерское движение группы интеллектуалов и тем самым потери возможности реального влияния на ход событий в обществе. Только диалог, постоянное взаимное стимулирование этих двух направлений либерализма позволят им сохранить либерализм как реальную силу, избежать капитуляции, с одной стороны, перед антилиберальными силами, а с другой - перед опасностью отрыва от массовой социальной базы. Четкое оформление этих двух направлений, и прежде всего консервативного крыла либерального движения, установление между ними постоянного диалога дают надежду на углубление понимания отечественных проблем и выработку реалистической либеральной программы, имеющей разумные шансы на реализацию в России.

Основное противоречие либерализма в России

Победа либералов в России как реакция на господство антилиберального режима, как попытка общества найти новый нравственный идеал, новую нравственную основу для объединения общества имеет свою слабую сторону. Либерализм победил на уровне ценностей, языка, но он не был проработан на всех уровнях общества, на уровне массового сознания. Либерализм не стал основой повседневного содержания культуры, образа жизни, социальных отношений, всей воспроизводственной деятельности общества, включая хозяйственную.

Практически это означает, что победа либеральных ценностей создала лишь определенную исходную предпосылку для перехода к либеральной цивилизации, для деятельности общества, каждого человека. Этот высший ценностный уровень может "повиснуть в воздухе", оказаться абстрактным с точки зрения назревших проблем.

Общество находится под постоянной угрозой того, что решение сложных проблем на хозяйственном, политическом, культурном уровнях в масштабе регионов, ведомств, партий, различного рода групп и т. д., несмотря на определенную либеральную эйфорию, будет постоянно страдать из-за недостаточной проработанности либеральных идей и ценностей в практической деятельности и в культуре. В результате, решая любые сложные проблемы, оно неизбежно будет склоняться к иным ценностям, к культурным образцам нелиберального типа. Практически это означает, что либерализм как господствующая нравственная система находится под постоянным критическим нажимом, исходящим буквально из каждой точки общества, что под покровом либерализма в действительности скрыты иные, возможно нелиберальные и даже антилиберальные, пласты культуры. Либеральные язык может оказаться прикрытием для антилиберальных решений, что в конечном итоге угрожает самому существованию либерализма.

Фактически в стране сложилась весьма странная ситуация, когда внешне может создаться впечатление, что существует полное единодушие на либеральной основе. Однако за видимым согласием таятся несущие конфликт различая, затушеванные общей приверженностью лозунгам либерализма. Например, в рабочем движении, "с одной стороны, сторонникам радикальных реформ было как-то непривычно до конца формулировать свои взгляды, а с другой - ратующим за возврат государственного социализма еще как-то неловко было открыто об этом заявлять"(3). Постепенно в результате накопления проблем эта "непривычность" проходила, поддаваясь ранее сложившимся стереотипам решения проблем. Господствующая в обществе форма либерализма стала подвергаться эрозии, воспринимая антилиберальные идеи и ценности. Важность отмеченного процесса заключается в том, что общество неожиданно для себя может оказаться во власти идей, далеких от либерализма. Это не противоречит тому, что сегодня практически все течения в той или иной форме или степени пользуются либеральными лозунгами и либеральной лексикой (как это, впрочем, было и в период власти либералов между февралем и октябрем 1917 года).

(3) Гордон Л. Кризис рабочего движения будет углубляться. "Общественные науки и современность", 1992, N5, c.8.

(4) См. Владиславлев А. Я. Контуры гражданского согласия. "Независимая газета", 25 сентября 1992.

Здесь следует выделить два процесса. До-первых, в рамках либерализма выдвигаются идеи, отходящие от радикального либерализма. Во-вторых, возникает вероятность появления "троянского коня", проникающего внутрь либерализма и превращающего его в свою противоположность, в антилиберальный консерватизм. Эти различные по сути и даже противоположные возможности в действительности могут эклектически сочетаться в одних и тех же документах, у одних и тех же людей.

Например, первый вице-президент российского союза промышленников и предпринимателей, один из лидеров "Гражданского союза" А. Владиславлев противопоставил радикальному либерализму точку зрения, согласно которой экономическую реформу следует проводить, опираясь на сохранившиеся национальные, психологические и культурные черты народа". До сути, подобная позиция может рассматриваться как отход от радикального либерализма к консервативному с его стремлением формулировать свои идеи на основе постоянного анализа массовых ценностей, настроений, чтобы иметь постоянную опору в реальных почвенных силах. В программе "Гражданского союза" предусматриваются необходимость государственного стимулирования предпринимательства и производства, органическое сочетание макроэкономического преобразования с микроуровнем, дифференциация подходов к развитию государственного и негосударственного секторов экономики. Предполагается поддерживать государственно-регулируемую экономическую систему, сочетая эту поддержку с плавным переходом к рынку, с разделением финансовой системы государства и финансов предприятий и т. д.(5) Эти и другие элементы программы резко противостоят крайностям радикального либерализма с его стремлением ввести рынок лишь простым разрешением торговать, проповедями беспредельного разгосударствления и т. д.

Однако на основании данных заявлений было бы преждевременно видеть в "Гражданском союзе" воплощение консервативного либерализма. Само обращение к государству как к главному спасительному средству несет в себе различные, в известном смысле противоположные возможности. Одна из них характеризуется рассмотрением и использованием государства как орудия и средства укрепления и стимулирования демократии, рынка, поддержки очагов прогресса, распространения их влияния на все общество. В то же время ориентация на государство как на главную опору может привести к сохранению долиберальной системы хозяйства, основанной на принудительном распределении и перераспределении ресурсов. Государство может в той или иной степени упорядочить распределение ресурсов, но, как показывает опыт, не в состоянии сделать производство более эффективным, повысить качество, увеличить количество производимых ресурсов, преодолеть самопожирание, саморазрушение хозяйства.

Все проблемы заключаются в том, что перенос центра тяжести на административные меры несет в себе опасность антилиберализма, является попыткой сохранить и, возможно, усилить организационную базу авторитаризма. Создается основа для возврата к господству авторитаризма, способного стать средством, орудием формирования рынка, демократии. В принципе такой путь для России - движение по острию бритвы, ибо постоянно возникает опасность свалиться либо к радикальному либерализму, либо к антилиберальному консерватизму.

Различия между радикальным и консервативным либерализмом на определенном этапе могут носить скрытый, потенциальный, трудно различимый характер. Однако в процессе решения конкретных проблем эти движения делаются все более явными. Возможно, скрытая, нерефлектированная борьба между двумя формами либерализма несет в себе опасность превращения в борьбу либерализма и самых крайних форм антилиберального консерватизма. Не следует забывать, что Россия имеет мощные традиции борьбы с либерализмом. Гражданская война 1918-1921 годов, в основе которой лежала борьба сил уравнительности против сил, воспринимавшихся как угроза его основам, велась прежде всего против либерализма. Сегодня эту антилиберальную силу можно видеть не только в программах антилиберальных партий (от коммунистических до профашистских), но и в борьбе крестьян против фермеров, во всех попытках сохранить, укрепить порядок, парализующий частную инициативу, развитие рыночной экономики.

Вершина "конуса" вариантов российского консерватизма, прочерченного мной, чтобы выделить из общего числа консерваторов ту их часть, которая соединяет реалистичность в видении сегодняшних проблем с либеральными ценностями, еще недавно казалась совсем маленькой точкой среди многообразных и более заметных направлений, властно и нередко агрессивно заявляющих о себе в общественной жизни. Сегодня, когда влияние консервативно-либеральной тенденции существенно усиливается, все-таки пока нет партии, последовательно выражающей консервативно-либеральную позицию. Нет научной, политической, правовой теории, проекта или практического руководства, на которое можно было бы опереться в выработке пригодной к проведению в жизнь консервативно-либеральной платформы. Не появилось пока произведения искусства, воплотившего существо этой позиции в художественной или публицистической форме, чтобы привлечь к нему всеобщее внимание. Нет, наконец, авторитетного, признанного обществом лидера, который мог бы повести бывший советский народ этим путем. И тем не менее консервативно-либеральная позиция - не фантом, не идеальный аналитический конструкт, рожденный в голове теоретика.

Это - реальная, набирающая силу социокультурная тенденция, имеющая и культурные, и социальные корни. Как тенденция, оппонирующая, конкурирующая с либеральным радикализмом, она имеет шансы на успех (хотя в российских условиях является более трудной позицией, ибо труден путь срединной культуры и срединных стратегий в радикальной стране). Сейчас консервативно-либеральная тенденция находится в диффузном состоянии. Это значит. что ее отдельные элементы - идеи, убеждения, ценности и идеалы, образцы решения тех или иных проблем, разработка возможностей и путей реализации фрагментов консервативнолиберальных стратегий - возникают в различных областях повседневности, в производственной деятельности, политической жизни, проходя испытание на прочность в реальных жизненных ситуациях нашего посттоталитарного общества.

В России вообще отсутствует четкое программное размежевание партий. Традиционное деление на левых и правых фактически скрывает членение на либеральных и антилиберальных консерваторов. Поэтому изучение консервативного либерализма целесообразно вести не столько по пути выделения партий именно такого рода, но по пути фиксации соответствующих аспектов во многих партиях, движениях, документах, в публицистике и даже в научных исследованиях.

Критерием консервативного либерализма является стремление к поиску почвенного либерализма или его предпосылок, реальных сил, которые могли бы формировать (непосредственно или опираясь на поддержку государства) очаги экономической инициативы, конструктивной хозяйственной деятельности, стимулировать активизацию демократических ценностей, ответственности людей за решение сложных проблем и т.д. О консервативном либерализме можно говорить лишь там, где речь идет не о попытках подчинить общество некоторой умозрительной идее, но прежде всего о выработке способности общества совершенствовать формы своего диалога с личностью. Содержанием такого диалога и является реальное формирование элементов либерального общества, его предпосылок.

Обе рассматриваемые формы либерализма (радикальный и консервативный) опираются на единое культурное основание. Это означает, что между ними нет непроходимой стены: они сходятся в целях, но разнятся в средствах и оценке условий. Чтобы превратиться в реальное культурное основание массовой деятельности людей, абстрактный радикальный либерализм должен постоянно конкретизироваться, прорабатываться на всех формах деятельности в обществе - от хозяйственной до искусства и политики. Такая конкретизация в условиях господства массовых долиберальных ценностей неизбежно переходит в консервативный либерализм. По сути, это единственный выход для либерализма в России, если его носители хотят сохранить верность либеральным ценностям и одновременно реализовать их в значимых масштабах.

Организационная неоформленность консервативного либерализма способствует тому, что сегодня его элементы существуют разрозненно в разных сферах жизни общества. Их можно видеть прежде всего в науке, политике, в деятельности партий и профсоюзов. Те или иные элементы консервативного либерализма присутствуют в широком спектре партий и движений, особенно у Демократической партии России, Народной партии "Свободная Россия", Республиканской партии России, у других либеральных и даже социалистических партий. Их можно выделить также у демопатриотов и демокоммунистов. Очевидно, было бы крайне важно выявить эти элементы в каждой из указанных областей, в партиях и движениях, проследить внутренние связи либерально-консервативных элементов во всех указанных структурных звеньях. Это, несомненно, помогло бы консервативному либерализму осознать себя как особую тенденцию, имеющую определенные функции в либеральном движении.

Как естественный и органичный, я бы даже сказала неизбежный, оппонент либерал-радикализма консервативно-либеральная тенденция сегодня развивается и будет укрепляться, питаемая естественным желанием нормальной спокойной жизни. Однако этой тенденции будут постоянно противостоять, с одной стороны, доктринерство тех или иных концепций, последовательное проведение которых в России утопично, с другой - свойственное нашему обществу массовое стремление к крайностям при решении сложных проблем, желание во всех бедах видеть персоналистское содержание, козни врагов, подлежащих истреблению.

В качестве обнадеживающего момента можно рассматривать сам факт определенного отхода правительства Б.Ельцина - Е.Гайдара от прямолинейности односторонней монетарной политики, хотя здесь нет места вдаваться в содержательную оценку этих действий. Обнадеживающим является также то, что, несмотря на тяжесть ситуации, в массах непопулярны лозунги безответственных экстремистских групп, провоцирующих беспорядки, и в конечном итоге их призывы решать проблемы разрушительными радикальными методами.

Потенциал консервативного либерализма следует искать также в среде интеллектуалов, для которых критическая позиция (и либеральные ценности) предстает как почти единственно нравственно оправданная. Позицию консервативного либерализма - и это самое главное - будут отстаивать профессионалы в разных сферах деятельности. Ученые, которым надоели вечный романтизм и утопизм верхоглядного революционаризма. Руководители предприятий, для которых открывшиеся возможности предпринимательской деятельности не есть отказ от нравственных принципов и означают не только условия для зарабатывания "хороших денег", но и дело, возможность созидания, производительного труда и самореализации. Серьезные мужчины и женщины, нравственные и деловые качества которых не позволяют им смешивать работу с жульничеством, пиратством и воровством. Наконец, консервативно-либеральная позиция может найти поддержку и выражение в крупных социальных группах, ибо порядок, закон, нравственность, стабильность и развитие - ценности, которые поддержит любое сообщество.

Конечно, консервативный либерализм в достаточно широких масштабах возможен лишь в условиях развития соответствующего социального субъекта, все того же среднего класса, массового слоя собственников, предпринимателей и т. д. Дело это долгое. Быстрее создаются теории.

Но и появление консервативно-либеральных экономических, политологических, философских и прочих теорий могло бы способствовать упрочению идейного влияния консервативного либерализма в обществе, в конечном итоге созданию не реакционного, общинно-феодального, но нормального либерального почвенничества (для начала котя бы на уровне теории). Тогда, наверное, легче было бы появиться и нормальной консервативной политической партии, и массовому движению, которые сдерживали бы радикальные тенденции от срыва в никуда и придавали бы устойчивость долгому и трудному продвижению общества по пути реформ.

Общественность и либерализм

Революция 1905–1907 годов полностью изменила контекст российской политики. Интеллигенция и общественность, у которых раньше были только робкие и искусственно созданные контакты с немногими крестьянами и рабочими, внезапно оказались брошенными в массовую политику. В течение нескольких коротких месяцев им пришлось создавать политические партии, составлять программы и представлять их населению, еще менее привычному к политике, чем они сами.

Решающая перемена пришла с манифестом 17 октября 1905 года, которым царь гарантировал подданным широкий набор гражданских прав и объявил об учреждении законодательного собрания, Государственной Думы, избираемой на массовой основе, включающей рабочих, крестьян и нерусские народы. Это было торжество большинства политических активистов общественности, давно призывавших покончить с самодержавием.

Зарождение либерального движения относилось к началу 1890-х годов и было связано со всплеском общественного мнения в связи с реакцией на голод 1891–1892 годов. Картина всеобщей нищеты и некомпетентности властей вначале подтолкнула многих молодых представителей интеллигенции предложить свои услуги по обеспечению голодающих продовольствием и лечению болезней, а затем к попытке хотя бы что-то изменить в условиях, ставших причиной подобного бедствия. Естественной ареной для такого рода деятельности являлись земства, отвечавшие за экономические аспекты местной жизни. Другой были автономные научные ассоциации вроде Московского общества права и Санкт-Петербургского свободного экономического общества с его отделениями, Санкт-Петербургского комитета грамотности.

В 1890-е годы совещательные собрания профессиональных ассоциаций принимали все более ярко выраженную политическую окраску. Больше всего делегатов беспокоили барьеры, отделявшие крестьян от остального общества: административная изоляция на волостном уровне, опека земских начальников, клеймо телесных наказаний. Многие призывали к введению всеобщего начального образования. Земства тоже пытались объединить свою деятельность. В 1896 году Д. Н. Шипов, председатель Московской губернской земской управы, во время Нижегородской ярмарки созвал собрание коллег для обсуждения проблем, но когда попытался повторить это на следующий год, полиция не дала разрешения.

Однако настоящие волнения, как всегда, начались в университетах. В феврале 1899 года студентам Санкт-Петербургского университета отказали в праве отметить традиционный юбилей. Студенты игнорировали запрет, заявив, что у них есть «права», и вступили в столкновения с полицией, которая разогнала их силой. Студенты объявили забастовку протеста и послали эмиссаров в другие университеты: через несколько дней студенты Москвы и Киева тоже бойкотировали лекции, призывая покончить с деспотичной дисциплиной и полицейской жестокостью. Власти арестовали лидеров забастовщиков, но позднее, когда остальные вернулись на занятия, - освободили.

Весь инцидент типичен для тех напряженных отношений, которые существовали между властями и студентами. Как отмечал Ричард Пайпс, «правительство восприняло безобидное проявление юношеского духа как акт мятежа. В ответ радикальные интеллигенты возвели жалобы студентов на неправильное обращение со стороны полиции в ранг полного отрицания „системы“».

Как оказалось в последующие годы, это было всего лишь начало хронических волнений в высших учебных заведениях.

Недовольство нарастало и в земствах, хотя выражалось не столь бурно. В первые годы XX века, столкнувшись с полной косностью властей, представители «третьего сословия» в частных беседах начали обсуждать создание нелегальных политических движений, способных осуществить перемены. В 1901 году либеральная газета «Освобождение» вышла в Штутгарте, причем редактором был бывший марксист П. В. Струве (он написал первую программу социал-демократической партии). На следующий год в Швейцарии двадцать представителей земств и радикальной интеллигенции образовали «Союз освобождения», ставивший целью ликвидацию самодержавия и установление конституционной монархии с парламентом, избираемым на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования.

Вслед за неудачами в русско-японской войне «Союз» начал более открытую кампанию внутри России, распространяя свою газету и проводя «либеральные банкеты», на которых звучали оппозиционные речи и собирались деньги на общее дело. На некоторых из банкетов выдвигались требования созыва Учредительного собрания, требования более радикальные, так как оставляли открытым вопрос, быть ли России монархией или республикой.

Хотя «Союз освобождения» оставался либеральным движением и выступал против насилия как средства изменения режима, условия, в которых приходилось действовать, волей-неволей сближали его с революционными социалистическими партиями. В октябре 1904 года в Париже «Союз» провел консультации с такими партиями. Все присутствовавшие согласились действовать вместе во имя общих целей, на данной стадии состоявших в ликвидации самодержавия и установлении демократически избранного законодательного собрания, ответственного за назначение правительства.

Таким образом, либералы оказались в одних рядах с революционерами, общественность - с рабочими и крестьянами, а умеренные - с террористами. Неразборчивое смешение политических взглядов и методов продолжалось большую часть 1905 года. При всех своих различиях все сходились на том, что первоочередная задача - избавиться от самодержавия. Земские активисты начали требовать демократически избранного парламента, затем - правда, не все - Учредительного собрания, вместе с освобожденцами провозгласив лозунг «Слева врагов нет!». «Союз союзов», учрежденный в мае 1905 года для объединения политических кампаний профессиональных союзов, являлся примером этого полиморфизма. В него преимущественно входили ассоциации творческих профессий, а также один рабочий союз и две небольшие группы активистов. Среди его членов были профессора, школьные учителя, адвокаты, врачи, инженеры, журналисты, аптекари, ветеринары, бухгалтеры, железнодорожники и земские служащие, «Ассоциация за равноправие женщин» и «Ассоциация за равноправие евреев».

Обстоятельства, сопутствовавшие созданию «Союза союзов», придали российскому либеральному движению радикализм и даже революционность, окрасившие последующую политическую деятельность и помешавшие достижению плодотворных рабочих отношений даже с реформистским правительством, настроенным на сотрудничество с Думой. Впоследствии эта тенденция еще более окрепла в результате выборов в Первую Думу, в ходе которых либеральный электорат проявил свою радикальную природу.

Знаменосцем российского либерализма была конституционно-демократическая партия, учрежденная в октябре 1905 года под руководством профессора русской истории Московского университета П. Н. Милюкова. Тяжеловесное название отражало тот факт, что тон задавали профессора и юристы, но вскоре в просторечии его сократили до «кадетов». С самого начала это была настоящая партия, с сетью отделений в провинциях, где ее члены вели агитационную работу среди населения, и регулярно проводившимися съездами, определявшими политику организации. Несмотря на это, кадеты так и не были формально легализованы режимом, потому что отказывались осудить революционный терроризм.

На первых двух съездах новая партия отвергла октябрьский манифест как недостаточный и призвала к установлению подлинной «конституционной и парламентской монархии», основанной на всеобщем избирательном праве. Программа включала принудительное отчуждение помещичьих земель (с компенсацией) и наделение ею страдающих от безземелья крестьян; замену непрямых налогов прогрессивным подоходным; гарантию гражданских прав; введение всеобщего свободного и обязательного начального образования; установление восьмичасового рабочего дня и страхования для рабочих; а также самоопределение для всех народов империи.

Почти не имея опыта политической ответственности, общественность в своих взглядах всегда склонялась к радикализму. Тем не менее среди помещиков и торговой буржуазии значительное меньшинство сочло кадетскую программу бунтарской и направленной скорее на подрыв социального порядка, чем на его сохранение. Эти более консервативные либералы основали «Союз 17 октября», лидером которого стал А. И. Гучков, московский предприниматель из семьи староверов. Октябристы разделяли многие взгляды кадетов, но считали себя умеренными реформаторами и основной упор делали на укрепление государства и частной собственности. Как явствует из названия, октябристы не претендовали на роль политической партии и смотрели на себя как на союз политических групп, объединенных общими проблемами. В отличие от кадетов, они отвергали и осуждали революционный терроризм и принимали политический порядок, предусмотренный октябрьским манифестом, противодействовали требованиям принудительного отчуждения помещичьих земель и выступали за сохранение единства империи даже в ущерб интересам этнических групп.

При всем несовпадении политических мнений в целом общественность сходилась на том, что после октябрьского манифеста дальнейшие попытки насильственного свержения правительства являются неоправданными и не должны быть поддержаны. Таким образом, режиму удалось достичь своей цели и расколоть противников. Большинство рабочих и крестьян и, конечно, социалистические партии остались неудовлетворенными уступками, которые сделало правительство, и были готовы к продолжению насилия. Даже либералы и миролюбивая кадетская партия не нашли сил осудить это насилие: ощущая давление снизу, кадеты не могли отказаться от лозунга «Слева врагов нет!».